– Или все-таки устроить вам суточный паралич прямо сейчас? – задумчиво молвил Фандорин. – Вызову карету, погрузим вас на носилки. А в тюремной камере я вас оживлю. Хотите?
– Нет, п-пожалуйста! – взмолился бледный Ружевич. – Не делайте так б-больше! Это ужасно! Лучше на в-виселицу! Я п-пойду с вами! К-клянусь…
– Перестаньте на каждом слове з-заикаться! – рявкнул Эраст Петрович.
Портье сказал, что стоянка таксомоторов, которую Эраст Петрович видел из фиакра, находится по другую сторону Рыночной площади, минутах в десяти пешего хода, поэтому извозчика брать не стали. Шли неторопливым шагом, под руку, как закадычные друзья. И налегке. Ранец с деньгами Фандорин отправил с нарочным в российское консульство, дежурному, приложив конверт с сопроводительной запиской. А то, не дай бог, австрийцы на границе устроят досмотр.
В том же направлении, к главной краковской площади, откуда доносилась музыка, двигалась вся праздничная толпа – многие в оставшихся с Рождества бумажных коронах и масках: волхвов, ангелов, оленей или с длинными белыми бородами, положенными святому Сильвестру.
По привычке, увидев зеркальную витрину, Эраст Петрович взглянул на свое отражение – все ли в порядке с одеждой, ровно ли сидит головной убор. И вдруг будто увидел себя и Ружевича со стороны. Был неприятно поражен тем, как они похожи, даже и без заикания. Оба элегантные, с иголочки одетые, в белых шарфах. Только один высокий и широкоплечий, а второй маленький и субтильный. Прямо братья, старший и младший. Еще и под ручку.
Фыркнул, но локоть арестованного не выпустил.
Цукерчек поймал брезгливый взгляд и обиженно сказал:
– Вот вы смотрите на меня, будто я какой-то монстр. Ненавидите за то, что я легко убиваю, что деточку-лапочку не пожалел. А Бога, наверно, любите, да?
– П-причем здесь Бог? – процедил Фандорин.
– А при том, что я ничуть не хуже Его. Можно подумать, он не убивает направо и налево, с легкостью. Деточек-лапочек тоже не щадит. Я, сударь, не выродок, не чудовище и не з-злодей. Просто я не признаю правил, которые мне навязывает ваша лживая мораль. Я – совершенно свободный человек. Что хочу, то и делаю. И вот что я вам скажу, сударь. – Ружевич воздел к небу свободную руку. – Скоро, очень скоро, время фальшивой б-благопристойности закончится. Наступит эпоха великой естественности. Люди перестанут притворяться. Каждый будет брать то, что ему понравится и на что у него хватит сил. Человеческая жизнь обретет свою истинную цену, а истинная ее цена – грош. И тогда по-настоящему свободные личности вроде меня окажутся в центре событий. Нас мало, и каждый будет на вес золота.