Я уклонился от приглашения, но на бутылку дал без обмана. «А ведь когда-то на нее клевали мужики, — размышлял я, глядя на вышедшую в отставку Сонечку. — И Вальку Гуляеву, если не остановится, ждет такая же участь. А вот Людмила Горина, шагнувшая на тот же скользкий рискованный путь, оказалась хитрее. Гораздо хитрее».
Подземный переход был пуст, если не брать в расчет прикорнувшего на ступенях бомжа. Я растолкал его:
— Певца не видел?
— Пал Николаича, что ли? — спросил похожий на неопохмелившегося Льва Толстого старик. — Бывал сегодня. Попел чуток. А потом подходит такой в кожанке, заказал «Таганку». Пал Николаич несколько раз на совесть отработал, тот аж прослезился, ну и выделил на пузырек.
— А я вот на «Мурку» рассчитываю. Где мне его найти?
— Ясно где. Заглядывал в распивочные через квартал? — прохрипел старик.
— Собираюсь. Благодарю.
— Ты б на хлебушек дал, мил-человек. Благодарностями сыт не будешь.
— Пьян тоже. — Я немного подумал и выделил потомку великого графа на четверть водки.
Он пообещал помолиться за меня и, кряхтя, покарабкался к выходу из подземного перехода. Только тут я обратил внимание, что у старика не было обеих ног.
В народе это место именовалось Пьяный квартал. Дешевые разливайки попадались здесь на каждом шагу. Подступы изобиловали телами счастливого рабочего люда, теми, кто знал, как правильно оприходовать трудовую копейку. Из распахнутых дверей несло прокисшим и прогорклым, гремели разухабистые песни и вопли, постоянно кого-то вволакивали и выволакивали. В третьей по счету забегаловке с лаконичной вывеской «ЕДА» я, кажется, обнаружил того, кого искал. Стопроцентной уверенности у меня не было, однако мужчина, сидящий в одиночестве за столиком в углу, не походил на всех прочих посетителей — он не успел окончательно опуститься.
Тяжелый и крупный, он носил каштановые усы и бакенбарды, уже тронутые сединой, но не запущенные, выдающие в нем человека из интеллигентной среды. А вот кожа на щеках и шее имела сиреневатый оттенок, выглядела дряблой и нездоровой. Мужчина огромной рыхлой массой нависал над легким пластиковым столиком, сосредоточенно уставясь в прозрачное содержимое своего стакана, словно пытаясь прочитать в нем свою судьбу. Во взгляде застыли покорность и боль. Я заказал пятьдесят грамм, пирог с картошкой и попросил разрешения присесть рядом. Незнакомец был слишком погружен в свои мысли, чтобы сразу понять мою просьбу. Я вежливо повторил, и мужчина засуетился, что было не совсем свойственно людям его комплекции.
— Ах да, конечно…