Сейчас Сухэ торопился в Ургу. Ещё утром радостная весть всколыхнула степь. А когда эта весть дошла до ушей Сухэ, он, не раздумывая, вскочил на коня и стрелой полетел в Ургу.
Свобода!.. В Монголию пришла свобода!.. В это трудно было поверить. Еще совсем недавно о ней шепотом говорили в глухие ночи у бедняцких очагов. А когда дряхлый, высохший улигерчи брал трясущимися руками морин-хур — скрипку с двумя струнами из конского волоса — и начинал хриплым голосом новый рассказ, все останавливались и окружали сказителя тесным, кольцом: старик говорил о свободе. Он не боялся маньчжурских солдат и чиновников. Его слабый голос внушал страх толстым маньчжурам в шелковых халатах, ибо это был голос свободы. Торопливо прибегали солдаты, разгоняли толпу, а сказителя избивали бамбуковыми палками. Но в маленьком, тощем старичке, должно быть, жил могучий дух: отлежавшись после побоев, он, покряхтывая, поднимался и снова брал в руки морин-хур. И вновь собиралась толпа — изможденные люди в дырявых халатах, расхудившихся сапогах — гутулах, островерхих шапочках. Они усаживались на базарной площади, поджав под себя ноги, дымили маленькими трубками— Гансами, молчаливо слушали удивительные истории о могучем и справедливом Амурсане, возглавившем восстание против маньчжурских завоевателей, о бесстрашном баторе Цэнгунджабе Хотогойтском, поднявшем Халху на борьбу с маньчжурами-поработителями, о храбром Аюши, о Баире и Тогтохо.
Легенды были красивы, как марево поутру. Вначале Сухэ считал их просто сказками — не верил, что даже в те отдаленные времена могли жить такие люди, как Амурсана и Цэнгунджаб. То 'были могучие богатыри, защитники угнетенных, их подвиги равнялись подвигам сказочного Гэеэра Мудрого — искоренителя зла на золотой земле. В жизни не встречалось людей, подобных им. Все знакомые Сухэ терпели нужду и лишения, жили в серых низеньких юртах, где зимой было так же холодно, как и на улице. Главную пищу их составлял кирпичный чай, сваренный в котле с молоком и солью. Мясо ели редко, по большим праздникам. Ведь многие совсем не имели скота и пасли стада богатеев. Мясо доставалось на долю маньчжурских чиновников, князей и монахов-лам, которые жирели от малоподвижной жизни.
Улигерчи в своих легендах воспевал голубой Керулен. Тот край был родиной предков Сухэ. Его отец, Дамдин, родился в степи, что простиралась южнее Керулена, здесь же обзавелся семьей. И как предки его предков, круглый год и в зной и в стужу перегонял скот своего хозяина на новые пастбища. Он был «хара ясун» — «черная кость», крепостной, арат, вечный кочевник, нищий. Как и все его соплеменники, слепо верил в божков — бурханов, тенгриев, злых духов, лечился у знахарей-лам и не знал ни одной буквы. Суровые степные порядки представлялись ему чем-то незыблемым, нерушимым. Все его богатство состояло из нескольких голов скота.