– Кстати, тут, наверное, можно недорого шубу хорошую купить? – спросила девушка, и Алёна радостно закивала:
– Конечно! У меня такая серая каракулевая, с серой ламой на капюшоне и по рукавам, я ее всего за тридцать тысяч купила, рублей, понятно, это меньше тысячи евро, в Париже таких не найти. На пересечении Покровки и Октябрьской есть такой Дом культуры, а с его торца магазин «Казанские меха». И выставки меховые там регулярно проходят. Обязательно загляните, не пожалеете!
– Спасибо, если время будет, – сказала девушка, и, еще раз обменявшись самыми любезными улыбками, они расстались.
Алёна вернулась в купе, размышляя, какие, мол, люди приятные, но какие у них кошмарные имена. Отчего-то она не любила имя Лариса, ну и твердо знала, что, если мужчину зовут Влад или Стас, это непременно окажется надутый павлин или претенциозный шут. Да и ладно, что павлин, зато честный, а Лариса вообще прелесть!
Она снова забралась на свою верхнюю полку. К сожалению, коммуникатор не работал, наверное, безнадежно разрядился. Наверное, Алёна его забыла выключить, перед тем как вообще забыть. Ну что ж, значит, Эренбург подождет. Читать газету было неловко: включать свет, шуршать страницами – соседи спят.
И она снова задремала… Эренбург, бородатый и всклокоченный, несколько напоминающий «проститутку Троцкого», на минуточку заглянул в ее сон. В руках у него была лопата, он что-то отправлялся копать, может, яму ближнему своему. «Копать яму, – думала Алёна во сне, – траншею, ров, могилу… ужас какой, а что еще можно копать?»
Она проснулась, когда поезд остановился. Дверь в коридор была открыта, угрюмые, заспанные попутчики собирались. Мимо стремительно прошли Влад и Лариса, в одинаковых синих куртках – и впрямь довольно легких для русской зимы, с одинаковыми сумками через плечо. Алёна мысленно сопроводила их самыми добрыми пожеланиями и улыбнулась: она так и не узнала, брат это и сестра или муж и жена, первый раз они в Нижнем Горьком или живут здесь, что привело их из Парижа.
А может, они здесь живут и в Париже просто гостили, как и она?
Да запросто!
Она вышла на привокзальную площадь и сразу взяла такси, ощущая, что голова болит, хочется спать, и давая себе слово больше никогда не мешать «Бейлис» с дешевым эр-франсовским вином.
– Боже ты мой, Господи, что ж ты со мной делаешь, что творишь? Мыслимо ль в такие превратности человека швырять? Сам не знаю, куда это меня занесло и когда остановлюся! Страшно вспомнить, сколько событий приключилось за столь малое время с того дня, как поведал я Алексею Алексеевичу о разговоре графа де Сегюра с этим Виллуаном. Его превосходительство немало встревожился – а как тут не встревожиться?! – и велел везти себя к начальству. Уж не знаю, у кого он был, может статься, у самого князя Безбородко, однако воротился озабоченный и сказал, что попали мы в очень сложное положение. Препон этому Виллуану чинить мы никак не можем на выезде из России, все же он королевский курьер, однако и письма с перечнем наших неблагонадежных дворян из пределов страны тоже не можем выпустить. Мало ли во что их превратят французские уловители умов! Того и гляди изготовят из них врагов Отечества! Не станешь же их для проверки по острогам содержать, когда в Россию воротятся. Нет, тут лучше постараться за курьером последить и, улучив момент, настигнуть его, чтобы письмом завладеть. Причем сделать сие нужно за пределами державы нашей, чтобы, вздумай он снова вернуться в Петербург за повторным списком, туда дороги бы ему более не было. Паспорт его закончится, подорожная закроется. А тем временем Сегюр будет зван к государыне императрице для важнейшего приватного разговору. И уж она-то, матушка наша, сумеет ему внушить, чтоб не портил ни себе карьеру, ни отношения между государствами.