— Ух, как у вас! — не сдержала восхищения Ирина. — Как в амбулатории образцовой. Валя, здравствуйте, — увидела Ирина санитарку и подошла к ней.
— Здравствуйте, Ирина Петровна, — ответила Валя, сияя разгоревшимися глазами. — Вот стул, пожалуйста…
— Спасибо, — испытывая почти материнскую нежность к этой тоненькой миловидной девочке, поблагодарила Ирина. — Это, собственно, медпункт. А где же вы отдыхаете?
— Здесь, рядом, — приподняла Степовых простынь на стене, и Ирина увидела совсем крохотную комнатку с бревенчатыми стенами и потолком. По сторонам от небольшого столика синели байковыми одеялами два топчана, а над ними висели туго набитые санитарные сумки.
— Замечательно! — похвалила Ирина. — Если бы нам всегда в таких условиях и работать и жить! Видно, заботливый у вас комбат, ничего для медпункта не пожалел.
— Очень заботливый, — с внутренней теплотой отозвалась Степовых, — наш капитан Бондарь для людей на все готов. Посмотрите, какие дзоты, какие блиндажи у нас в батальоне! Хоромы просто, за всю войну я такого не видывала.
Строгая, уютная чистота медпункта, суровая приветливость могучей Марфы и открытая, по-детски прямая любовь юной санитарки вызвали у Ирины давно не испытываемые чувства домашнего покоя и тепла. Она села у маленького, приставленного к стене самодельного столика и, расстегнув тесный ворот гимнастерки, с безмятежным наслаждением смотрела на поголубевшие в сумерках оконца землянки.
«Ах, как хорошо, как чудесно!» — мысленно повторяла она.
— Чайку, Ирина Петровна, — и умоляюще и гостеприимно сказала Валя, — с вареньем малиновым, с маминым. Я от самого дома берегу.
— Правильно, дочка, — подхватила Степовых и строго скомандовала: — Тащи все на стол и пулей за кипятком на кухню!
Степовых зажгла неизвестно где раздобытую керосиновую лампу с цельным стеклом и розовым абажуром, замаскировала окна и присела напротив Ирины.
— Как хорошо, когда затишье на фронте, — мечтательно заговорила Степовых, — особенно по вечерам! Сидишь в полумраке, раздумаешься, и все-все, что было, в мыслях проплывает. Так легко станет на душе! Одно хорошее вспоминается почему-то в такие минуты.
— У вас есть семья? — тихо спросила Ирина.
— Дочурка и мать. Дочь у меня расчудесная. Тринадцать миновало, теперь уже невестится небось.
Степовых подперла ладонью щеку и, глядя затуманенными глазами на огонек лампы, вполголоса продолжала:
— В ее годы я тоже заневестилась. Помню, вот также весной, когда еще почки не проклюнулись, встретила я Ваню и… обомлела. Чудо просто какое-то! И бегали вместе, и учились, и дрались частенько — все было ничего, мальчонка как мальчонка. А тут глянула и — враз сама не своя. И смотреть стыдно и оторваться не могу. А он хоть и озорной был, но душевный. Годов через пять признался, что у него тоже в ту самую минуту дрогнуло сердечко. Видно, сама судьба свела нас. Раскрылись наши душеньки, да и не разъединялись больше.