Так на что же сейчас нацелился фельдмаршал Манштейн, стягивая танковые дивизии к Харькову, к Белгороду, к Сумам? Опять танковый прорыв? Ну, нет уж, господин фельдмаршал, на этот раз попадет вам похлестче, чем на Северо-Западном и в приволжских степях. Это вам не Франция, и не Польша, и не сорок первый год. Не допустим не только прорыва, но и удара не дадим нанести. Сорвем ваши замыслы еще до начала их осуществления.
Эта мысль о срыве вражеского удара так захватила Ватутина, что, приехав в штаб фронта, он, не отдыхая, сразу же вызвал к себе начальника штаба и своих заместителей. В разговоре с ними у него все отчетливее прояснялась общая картина положения на фронте и все настойчивее утверждалась мысль о срыве замыслов противника нанесением упреждающего удара по его, видимо, еще не готовым к наступлению войскам.
Как и всякий человек твердой и непреклонной воли, а генерал Ватутин был именно таким, он, приняв решение, весь отдавался подробнейшей подготовке всего, что нужно было для выполнения этого решения. Так было и сейчас. Ватутин приказал начальнику штаба и своим заместителям держать замысел упреждающего удара в строжайшей тайне и поручил им незамедлительно подготовить свои соображения о предстоящих действиях.
Углубился в работу и сам Ватутин. Теперь у него уже окончательно утвердилась мысль, что только ударом всех сил по скоплению вражеских войск можно предотвратить нависавшую угрозу.
Главная группировка войск фронта создается перед Белгородом. Но бить в лоб на Белгород не стоит. Его лучше обойти, наступать через Томаровку, Борисовку, Богодухов. Харьков также лучше обойти, не ввязываться в уличные бои. Главное — разгромить войска Манштейна, сорвать их сосредоточение. Это решит все последующее.
Чем полнее и отчетливее вырисовывался план предстоящих действий, тем спокойнее становился Ватутин. Все его силы и воля, раньше скованные сомнениями, теперь устремились к одному — к нанесению противнику сокрушающего удара.
* * *
Когда Решетников и Бочаров вошли в кабинет командующего фронтом, Ватутин хотел было встать им навстречу, но зазвонил телефон, и он, рукой показав на стулья, взял трубку.
— Так в чем же дело? — с минуту послушав, строго спросил он. — Вы отвечаете за разведку, и я с вас спрошу. Да, да, спрошу так, что жарко станет.
Полное, с упрямым подбородком лицо его нахмурилось, небольшая крепкая рука сжалась в кулак, и в окруженных синью темных глазах затаилась неодолимая настойчивость.
— Вот что, — выслушав, видимо, оправдание, еще строже сказал Ватутин. — Если в ближайшие два дня не будет пленных, вы за все ответите. И за прошлое и за настоящее. За все сразу, чохом. И даже прибавлю на будущее. Все!