Юшкас уже дважды читал черновики рукописи профессора Шамайтиса и все же слушал с неослабевающим вниманием. Когда прокурор сделал паузу и потянулся к стакану с водой, Юшкас посоветовал:
— Вы посмотрите дальше, насчет ядерного оружия.
Прокурор, чуть шевеля губами, снова углубился в чтение. Через несколько минут он рассмеялся:
— Вот это да!.. Это же «хлеб» для «Крокодила», честное слово... — И он прочел вслух:
«Некоторые, наиболее ретивые служители католической церкви договариваются до того, будто бы ядерное оружие хорошо тем, что дает возможность человеческим душам одновременно вознестись на небо и попасть в рай... Ведь это издевательство над верующими! Ведь это проповедь атомной войны под знаменем Христа!» — Да, теперь все понятно, — подытожил прокурор. — Шамайтиса не только ненавидели, но и боялись. Бесспорно, боялись.
Он встал, подошел к Юшкасу и закончил свою мысль:
— Пора действовать активно. Подготовку будем считать законченной. Вы согласны?
Юшкас молча кивнул. Он согласен. Но как, с чего начинать? У него есть свой план, но не сочтет ли прокурор этот план слишком рискованным?
— Я думаю, — медленно заговорил следователь, — что многое может рассказать Мария Шамайтене. Надо начинать с нее. Надо убедить ее в том, что она должна рассказать мне все, что знает. Все!
Прокурор согласился.
— Да. Поезжайте снова к вдове, на Погулянку. Вы друг ее погибшего сына. С вами она будет откровеннее, чем с кем-нибудь другим.
...Марии Шамайтене нездоровилось. Почти все время она лежала в постели и только изредка вставала, чтобы пройтись по комнате, постоять у распятия и помолиться. Иногда к ней приходили знакомые, рассказывали новости, передавали привет и благословение отца Августина.
Юшкас присел на стул возле постели Марии, справился о здоровье, извинился, что нарушил ее покой.
— Ничего, ничего, — успокоила его старушка. — Спрашивай, я отвечу тебе... Наверное, так надо.
— Да, тетя Мария, так надо.
Юшкас вглядывается в бледное, похудевшее лицо Марии, и ему становится жаль эту старую женщину, потерявшую сначала сына, а теперь и мужа.
— Скажите, тетя Мария, вы когда-нибудь читали рукопись последней книги вашего мужа? — спрашивает он.
— Что ты! Нет! Нет! — почти вскрикивает старуха и крестится. — Разве могла я читать эти греховные бумаги?
— Раз вы говорите — греховные бумаги, значит, вам известно, что в них написано?
— Да простит ему господь бог! — шепчет Мария, не отвечая на вопрос.
— В прошлый раз вы называли мужа великим грешником. Почему?
Мария некоторое время молчит, беззвучно шевеля губами, потом тихо отвечает: