Илья кинулся к машине, отшатнулся, закрываясь от нестерпимого жара, побежал к водительской дверце, понимая, что уж поздно, что Макс внутри, но его не видно, он точно растаял в огне. Машина на глазах превращалась в обугленную груду металла, бесформенную, тошно вонявшую гарью и бензином, внутри никого не было. Илья зачем-то задрал голову, обежал машину вокруг, позвал Макса, крикнул еще раз, и еще, но никто не отзывался. Потом кто-то схватил его за куртку, потащил прочь от машины, Илья вырвался, рванул обратно, но его успели перехватить, толкнули на газон. Потом приехали пожарка и «Скорая», а потом пошел дождь.
Он лил всю ночь, стучал по подоконнику, Илья сидел на кухне и смотрел в стенку. В окно он глянул лишь один раз и больше не подходил, хоть и стемнело давно. Он знал, что «БМВ» еще там, его не увезли, заберут только завтра на спецстоянку, как сказал кто-то из полиции, но Илья не помнил, кто именно. По-хорошему, надо было лечь поспать, хоть немного, но стоило закрыть глаза, как появлялась картинка — из салона достают черную скрюченную куклу, кладут ее в черный пластиковый мешок, загружают в салон «Скорой». Эмоций при этом Илья не испытывал ни малейших, он точно знал, что это не Макс, просто потому, что так не бывает. Не бывает, что здоровый, полный сил молодой мужик за считаные минуты превращается в головешку.
И все же это было, шок и ступор спали ближе к рассвету, Илья поднялся с табуретки и подошел к окну. В темноте ничего не разглядел, но сквозняком в форточку принесло слабый запах гари, Илья передернулся, как от удара, и закрыл окно. Но не отходил, смотрел в темноту внизу, привыкая, осознавая, что Макса нет, он не вернется. Он сгорел в своей машине, это его положили в мешок и увезли в морг «для следственных действий» — вспомнились слова того же полицая. И еще кое-что подкинула память: «несчастный случай». Ну, если считать взрыв бензобака новенькой немецкой машины, недавно только из салона несчастным случаем… Хотя полицаям виднее.
Дыхание перехватило, Илья прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. Постоял так, вернулся на табуретку, уставился в стену. Было еще кое-что, до этой минуты крутившееся где-то на окраине сознания, а теперь напомнило о себе. «Отец не знает», — Илья отогнал эту мысль, но она тут же вернулась и вцепилась в измученный мозг. Отделаться от нее не было никакой возможности, Илья пристально смотрел в стенку, точно искал на ней ответ, и думал, как поступить.
С момента взрыва прошло почти десять часов, жене, вернее, вдове Макса — Ольге — уже сообщили, она звонила ночью и подозрительно спокойным голосом принялась расспрашивать его, как это произошло. Илья поначалу пытался ей наврать, но та мигом расколола его, а дальше у нее началась истерика. Ольга рыдала так, что Илье казалось, что вдову слышат его соседи за стенкой, он молча слушал Ольгу, потом связь оборвалась. Перезванивать он не стал — не до того было, пока сам себя в руки взял, уже утро настало. Серое, мутное, дождевое, с низкими облаками над крышами и ленивой моросью. Илья включил газ под чайником, достал мобильник, посмотрел на него. «Надо сказать — решился он, — пусть лучше от меня узнает». Мысль, что о смерти Макса отцу сообщат посторонние равнодушные люди, подстегнула, и Илья набрал номер отца.