Отгремел день — хуже некуда. И ночь пронесло такую — не позавидуешь. Время спать. По личному приказу Сталина Холованов-Дракон обязан спать не менее четырех часов каждые сутки. Время пошло. Но не спится Дракону. Глаза — в потолок монастырский.
В последние дни он перестал понимать Сталина. Это тревожит. Много лет он уворачивался от ударов судьбы только потому, что понимал логику Сталина, потому что наперед знал, за что Сталин будет хвалить, за что — расстреливать.
Но появилась эта девчонка в испанской группе, и все потеряло логику. В ходе занятия по выживанию она пришла к финишу последней, но это почему-то Сталина вовсе не интересовало. Все девочки ухитрились пронести по большому букету, ему же почему-то понравился маленький букетик ландышей, который она пронесла в рукаве на Красную площадь. Ему почему-то захотелось самому на контроль встать. Из длинной черной машины, из-за бархатной занавески смотрел… Во время последней стрельбы на четыре километра она не попала в голову приговоренного, бронебойная пуля прошла ниже, разорвав грудь и плечи. Но и на это Сталин внимания не обратил; ему почему-то понравился ее восторг, он совсем рядом был, невидимый, в будочке заколоченной, и не результаты его почему-то интересовали, а эмоции стреляющих. С сочинением она оскандалилась — три всего слова, тринадцать букв. Разве это сочинение? А Сталин почему-то сиял от такого, извините, «сочинения».
Вот и сегодня смотрели втроем через прозрачное зеркало. Все девочки приказу следуют: цариц изображают, и здорово получается — какие жесты, какая мимика! Лишь она одна царицу изобразить не сумела. И не пыталась. Демонстративно. С вызовом. А уходя, вдруг плеснула надменным взглядом прямо туда, где Сталин за зеркалом стоял. То ли догадалась, то ли почувствовала… Швырнула взгляд, словно камень. Товарищ Сталин за зеркалом аж отшатнулся.
— Характер, — хмыкнул Холованов.
— Гнать такую, — Мессер отрубил. А товарищ Сталин качнул головой, чуть в усы улыбнулся:
— Какие, понимаешь, есть девушки в русских селеньях.