Он шел сюда, готовясь услышать самое худшее, но все-таки это был Трей Дон Холл, заколдованный чудо-мальчик. Он всегда избегал негативных последствий своих поступков.
— Вы говорите так, будто я попадаю как раз в оставшиеся шестьдесят четыре процента, — сказал он.
— Я не стану тебя обманывать, Трей. Ткани в твоих яичках очень серьезно пострадали. Ты прожил с этим уже два года, и… какое-то улучшение представляется мне крайне маловероятным.
— А в чем же тогда состоит наполовину хорошая новость?
— У тебя яички не атрофируются, но… — он с извиняющимся видом развел руками, — нельзя с уверенностью сказать, что это и дальше будет так.
— Какое это имеет значение в уже сложившейся ситуации?
— У одной трети мальчиков, у которых был орхит, вызванный свинкой после наступления половой зрелости, наблюдается сжатие одного или даже двух яичек. Ты молод и силен. Ты ведешь здоровый образ жизни. Живешь в семье с хорошим уходом. Возможно, что тебя минует хотя бы эта опасность.
Каждый третий. Теперь по утрам до конца жизни он будет проверять свои яйца. Суровая реальность пахнула на него леденящим холодом, и он оцепенел. У него никогда не будет сына… или дочери. Ему никогда не стать отцом. Кэтрин Энн никогда не будет матерью — у нее не будет детей от него. А эта девушка, будучи сиротой, наверняка мечтает о детях. Она точно хотела бы иметь семью.
— Скольких людей необходимо известить об этом? — спросил Трей.
— Никого, если ты сам не дашь на это своего согласия. Это конфиденциальная информация, которая остается только между врачом и пациентом.
— Хорошо. Я хочу, чтобы об этом никто не знал. — Трей поднялся на негнущихся ногах, читая в полном сочувствия взгляде доктора Томаса немой вопрос, касается ли это и Кэти.
К поездке они обзавелись новой одеждой. Мейбл настояла на том, чтобы купить ему легкую спортивную куртку и брюки, которые он наденет в самолет, а Берт удивил Джона дорогим темно-синим блейзером от «Хики-Фриман» и широкими брюками. «Чтобы они там у себя во Флориде знали, что мой мальчик — не какая-нибудь деревенщина», — заявил Берт. Глядя на них в аэропорту, таких высоких, крепких и красивых, Кэти поражалась тому, как щедро их одарила природа. Казалось, ни один Божий дар не минул их. И все же под внешним восхищением ими обоими в душе у нее таилось странное дурное предчувствие. Что-то изменилось в Трее за последние двадцать четыре часа, не считая приступов дурного настроения, которые на него иногда накатывали. Вчера вечером он отпросился, чтобы не встречаться с ней, сославшись на то, что ему нужно собирать вещи в дорогу. Обычно за него это делала Мейбл. Заметив восхищенные взгляды, которые бросали на них другие пассажиры, она поймала себя на мысли, которая, словно холодная как лед пуля, пронзила ее мозг: «Возвращайся ко мне, Трей».