Держа палец на курке своего револьвера, я увидел вспышки и услышал свист пуль. Одна из них пролетела (слава Богу, никого не задев) над поленницей, за которой прятался Холмс, и попала в стену амбара.
Я с трудом сдерживался, чтобы не открыть огонь. Покрепче перехватив револьвер, я впился взглядом в этого человека. Его силуэт четко вырисовывался в освещенном окне, и я мог попасть в него так же легко, как в мишень в тире. Инстинкт побуждал меня спустить курок, но я воздержался.
Если армейский опыт и научил меня чему-то, так это не действовать опрометчиво, а повиноваться приказам старшего по званию, в данном случае инспектора Анвина. Ведь он специально распорядился, чтобы никто не открывал огонь без его разрешения.
Итак, я не стал стрелять, и, как оказалось, правильно сделал: то, что вскоре случилось, решило дело и без нашего вмешательства.
В окне появилась вторая фигура. Судя по широким плечам, это мог быть только сообщник ван Брейгеля – тот самый человек, который правил фургоном и покупал солому на ферме Армитиджа.
Между сообщниками завязалась бурная ссора, о предмете которой мы могли только догадываться по их сердитым жестам и случайным обрывкам фраз, долетавших до нас.
Компаньон ван Брейгеля, по-видимому, уговаривал его отойти от окна. Он тащил подельника за руку, одновременно пытаясь отобрать у него ружье.
Я услышал возглас этого человека:
– Сдавайся! Это безнадежно!
Выстрелило ружье случайно или на курок нажали намеренно, невозможно было определить из укрытия.
Все, что мы увидели и услышали, это вспышку и звук выстрела, за которым последовал страшный крик, и широкоплечий мужчина упал, скрывшись из виду.
Затем в окне появился ван Брейгель. Клянусь, он усмехался! Правда, впоследствии Холмс утверждал, что это всего лишь моя фантазия и что я не мог на таком расстоянии различить выражение лица Дудочника. Однако невозможно было ошибиться относительно его последнего вызывающего жеста, когда он небрежно швырнул во двор пустую патронную сумку. Затем ван Брейгель отошел от окна, и прозвучал последний выстрел.
Последовала мертвая тишина, чуть ли не оглушившая нас после выстрелов и криков, которые ей предшествовали.
Через несколько минут ее нарушил инспектор Анвин, который поднялся на ноги и призвал нас выйти из укрытия. Только тогда я разжал пальцы, вцепившиеся в револьвер, и почувствовал, что у меня болит ладонь.
Распахнув парадную дверь, мы ворвались в дом и нашли два тела в одной из спален. Ван Брейгель лежал под окном; голову его разнесло пулей. Черты Дудочника невозможно было опознать, хотя разбитые очки в стальной оправе, лежавшие рядом с трупом, свидетельствовали о том, что это он. Его компаньон вытянулся на полу неподалеку. На груди, над сердцем, зияла большая рана.