— Он?
— Или она. Убийца. Он мог Аллочке и помочь… или сама? Не суть важно. Главное, масло стереть не успел. Мы появились. И ему пришлось отступить… исчезнуть, а потом появиться со всеми. Логично?
— Пожалуй.
— А знаешь, что хреново?
— Что?
— Что любой из них мог бы… — Кирилл встал. — Я, пожалуй, пойду полицию встречу… А ты сиди. Закройся изнутри и сиди тихо.
Спорить Жанна не собиралась.
— Я скажу, что у тебя нервы… ты снотворное выпила и спать легла… Главное, никому не открывай.
Он обернулся у самой двери и повторил:
— Никому.
Следовать совету было просто.
Жанна боялась.
Одно дело слушать чужие теоретические выкладки, притом что сама теория не отличалась стройностью, и другое — стать свидетелем убийства.
— Деньги? — спросила Жанна у своего отражения в зеркале. Отражение было бледно и явно напугано. — Наследник заводов, газет, пароходов… или как там было?
Звук собственного голоса не успокаивал совершенно. Напротив, в тишине комнаты голос этот казался резким, хриплым.
— Вот убьют тебя, Жанна, тогда и узнаешь, почем нынче чужие миллионы… — Она вдруг рассмеялась истерическим смехом и по стене сползла, села под зеркалом, закрыла лицо руками.
Жанна не знала, как долго она сидела вот так, нервно вслушиваясь в каждый звук, который доносился из-за двери, вздрагивая, пытаясь убедить, что чудятся ей и шаги, и вздохи…
Она все-таки задремала, перебравшись в кровать — на полу было холодно. Жанна помнила серый вязкий рассвет и собственные мысли, ленивые, неповоротливые. Кажется, она вновь решилась сбежать, и даже сбежала, там, в полусне.
Очнулась почти в полдень.
И наверное, спала бы дольше, но разбудил стук в дверь.
— Жанна… пожалуйста, открой. — Голос Кирилла был напряженным. — Я уезжаю…
Жанна встала.
И до двери добрела. Ключ повернула в замке, удивившись вяло, что поворачивается он с трудом. Кирилл был… расстроен?
Взволнован? Явно нервничал. И без костюма своего… Костюмы ему к лицу, впрочем, как и потертые джинсы.
— Плохо спала?
— А сам как думаешь? — Жанна подавила зевок. Как ни странно, но сейчас, при свете дня, ночное происшествие больше не казалось чем-то ужасным.
Оно случилось и… и случилось.
Алла умерла? Это плохо, и Аллу жаль, исключительно по-человечески жаль, но жалость эта — не самое тяжелое из чувств. Страхи отступили, и ожили сомнения.
— Думаю, плохо, — сказал Кирилл, озираясь. — Вещи собрала?
— Еще вчера.
— Хорошо. Я уезжаю.
— Да, ты говорил… И когда вернешься?
— Не знаю. Возможно, что никогда.
Жанне показалось, что она ослышалась. Недопоняла спросонья. Но Кирилл пояснил:
— Старуха разозлилась… Хотя нет, пожалуй, правильнее было бы сказать, что она пришла в ярость.