Напольные часы с боем.
И Кирилл, который в этот традиционный, если не сказать устаревший, интерьер вписывался чудеснейшим образом.
— Твой отъезд ничего не изменит. — Он сел в кресло, которое больше походило на трон.
— Почему?
Жанна устроилась на диванчике.
Неуютно.
Она лишняя в этой комнате, но… если уйти отсюда, то придется вернуться к себе, а там дохлый грач и, может быть, не только он.
— Потому что ты уже появилась, — сказал Кирилл так, будто эта фраза объясняла все. Для него, быть может, и объясняла, но не для Жанны.
— Не понимаю…
— Алиция Виссарионовна тебя видела. И признала. И даже если ты сейчас соберешь сумки и исчезнешь, ты останешься в ее памяти. И, что куда хуже, в ее планах. Это понимают все, кроме тебя. Ты можешь бежать, но она своего решения, какое бы оно ни было, не изменит.
Кирилл вздохнул и стиснул кулаки.
Ему обидно, наверное. Он ведь жил в этом доме и работал на износ, как для себя, а получалось, что вовсе не для себя, что, несмотря на все старания, ему не стать наследником. И быть может, именно его удел — компенсация и благодарность.
Почетная отставка.
— Тогда зачем это все?
— А здесь вопрос сложный — зачем… Первая версия: чтобы ты нервничать начала. Где нервы — там истерика. Алиция Виссарионовна на дух истеричек не выносит.
Нервы? Истерика?
Нервы у Жанны были, она помнила, что были… и нервы эти отзывались на боль бессонницей. Сначала, когда родителей не стало… потом Илья… и, наверное, больно было не столько из-за того, что он обманул, втравил ее в дело с кредитом, сколько потому, что Жанна позволила себе поверить, что может быть счастлива.
— Держишься, — удовлетворенно произнес Кирилл. — И это хорошо…
Держится. И злится. За Жанной такое водилось прежде. Злость, которую она испытывала, была чувством иррациональным, не поддающимся объяснению. Она не туманила разум, но, напротив, делала его ясным. Злость подсказывала правильные вопросы.
И чутье обостряла до предела. И сейчас это самое чутье говорило, что Кирилл не все рассказал.
— А вторая версия? — Жанна провела ладонью по обивке дивана.
Неровная.
Плотная ткань, гладкий шелк вышивки. Птицы и цветы, цветы и птицы… сельская пастораль какая-то.
— Вторая… — Кирилл смерил ее внимательным взглядом. — Со второй сложней… Быть может, эта вторая версия мне и вовсе примерещилась…
Замолчал. И эта пауза — негласное предложение отступить, принять как данность первый, весьма логичный, удобный даже вариант.
— Излагай, — велела Жанна. А ее собеседник вдруг усмехнулся:
— Ты похожа на нее сильней, чем мне показалось вначале. Правда, я не уверен, что это хорошо… Она порой… совершенно невыносима.