— Куда?
— Покажу тебе пояс… Ты же хотела?
Хотела.
Но показать его обещал Кирилл… и какая разница? Жанна все равно ведь уедет.
— Кстати, мальчик не поделился с тобой размышлениями о…
— Убийце?
— Да. Он не отступил, верно? Вот за это он мне и симпатичен. Упрямый, что осел. Я потребовала бросить это его нелепое расследование…
— Меня пытались утопить.
— В пруду? Знаю. Рассказывал… Несчастный случай.
Она отмахнулась от Жанны и ее возмущения, которое от этого легкого взмаха рукой растаяло. И вправду, чего Жанна хочет?
Полиции?
Расследования?
Очевидно же, что Алиция Виссарионовна на него не согласится.
Она шла медленно, то и дело останавливалась, чтобы перевести дух. И на трость опиралась так, что в какой-то момент Жанна испугалась, вдруг да трость эта не выдержит веса Алиции Виссарионовны. Или она сама потеряет сознание.
— Будет лучше, если вы приляжете, — сказала Жанна.
— Кому лучше?
Вот упрямая женщина!
— Вам…
— Нет. — Алиция Виссарионовна посмотрела в глаза, и в собственных ее, темно-серых, Жанна увидела боль. — Я не могу сдаться… не сейчас…
— Вы привыкли воевать?
— Подожди. — Старуха вдруг превратилась именно в старуху, морщинистую и слабую, готовую рассыпаться от малейшего неловкого движения.
Она и вправду больна.
Она скоро умрет.
Уже умерла бы, если бы не исключительная сила воли.
— Скоро… все расскажу, если захочешь слушать… парадоксальное явление, моя дорогая… меня здесь слушаются, но не слушают… печально…
Она дышала мелко и часто, прижав руку к груди. И Жанна почти уже решилась позвать на помощь, но была остановлена повелительным жестом:
— Не паникуй. Я еще не умираю… умираю то есть, но не здесь. Не сейчас. Мы пришли. Открой дверь, — Алиция Виссарионовна протянула ключ. — Комната сделана по специальному проекту. Тут поддерживается особый микроклимат. Низкая температура. Постоянная влажность.
В комнате неуловимо пахло музеем.
Да и сама она… Жанна бывала в музеях с отцом и с мамой, во всяких: и в огромных петербургских, которые очаровывали роскошью, волшебством своим, и в маленьких, краевых, казавшихся скудными, но…
Запах во всех был один.
Пыли?
Нет. Времени? Пожалуй. Ушедшего, утраченного, оставшегося не памятью, но горсткой вещей, которые как-то рисовали картину прошлого…
В этой комнате висели портреты.
Сухой мужчина в военной форме держит под руку тонкую, полупрозрачную почти девушку. Она обманчиво хрупка и похожа на фею… если не смотреть на лицо. Лицо жесткое. Поджатые губы. Рубленый подбородок. И взгляд… точь-в-точь, как у Алиции Виссарионовны.
— Матушка моя, — сказала старуха, приветствуя девушку на снимке кивком. — Редкой душевной силы женщина. Пережила и блокаду, и послевоенные годы… И отец… сильный мужчина был. Многого добился.