— В прямом смысле?..
— В прямом.
— Нет, я не видел… Я видел его только при ярком освещении… Я знал, что он перестал быть человеком, но…
— Не знали, что он стал богом? Не знали, что он стал нуждаться в дьяволе?
Я не понимаю… Боль впилась в мои виски грязными когтями, залила глаза мутной слюной… Отвращение тихо смеется надо мной, выглядывая из темноты, а страх скалит клыкастую пасть, открыто подступая ко мне… Трижды сожженный Хакай внедрен в мою память — бездонно жестокий глаз «дракона» читает мои мысли… А замерзший вечным холодом Снегов способен видеть через мои мысли — ему зрим, проникший в мой разум со скрытым злом, глаз бездонной тьмы… Он отдал меня, мертвеца, его «тени»… Вайльдер… Этот холодный офицер Роттера кажется теперь единственным человеком, оставшимся подле меня…
— Теперь у вас все мои данные, нужные для повышения уровня контроля безопасности. Я знаю, что по приказу верховного главнокомандующего РССР я передан в ваше распоряжение, Вайльдер. Не заставляйте меня ждать. Мои мысли страшнее ваших карателей. Казните меня сейчас.
— У меня нет полномочий казнить вас, Горный. Вы переданы мне только для точного сличения ваших личных данных с системными данными вашего личного блока. Ждите приказа Снегова — он еще здесь, в штабе Ивартэна. К окончанию совещания ваша судьба будет решена.
Вайльдер, посерев, обернулся к пустой темноте…
— Тишинский, вы здесь? Я знаю, что вы близко…
Из темноты ко мне шагнул незнакомый офицер S12, генерал СГБ, и тьмы ступила за ним. Я никогда и нигде не встречал его прежде — он создан сейчас, в это короткое время… Он — последнее создание Снегова… Я еще не видел подобных людей с подобным взглядом… Это взгляд технозверя… Зверь, в обличье человека… зверь, с разумом машины. Вайльдер, встретив его холодным взглядом, встал перед ним, ожидая.
— Он отдал прямой приказ. Я заберу офицера, Вайльдер.
Вайльдер молча отступил, пропуская Тишинского, отдавая меня ему… Превозмогая себя, я пошел вслед этой «тени», объединенной с тьмой, раздирающей меня глазами, горящими во мраке беспредельно голодной алчностью… Мне в спину светят холодные глаза техники охранения, толкая меня в загребущие руки этой «тени», выведенной Снеговым из непроглядной ночи… Я не пытаюсь сопротивляться этому созданию замерзшего разума верховного главнокомандующего РССР, но еще стараюсь противостоять страху перед ним…
Я уже прошел через смерть — она знакома мне. Но мне еще не доводилось готовить разум к казни. Казнь — тягостная смерть… Это безобразнее короткого последнего осознания после короткого последнего удара врага… Один вдох, одна мысль — больше ничего… А сейчас… Я знаю, что смерть не налетит на меня, сметая мысли взрывной волной, — она подойдет ко мне ровным шагом, вступая в мысли тяжелой поступью… Она не ринется на меня врагом, ломая мой меч в бою, одолевая меня в борьбе, — я опущусь перед ней на колени, покорно сложа голову под ее косой… Я иду к ней, подчиняясь ее приказу, — связанный неотвратимостью, как веревкой… И эта неминуемость заставляет меня идти, подавляя протест… вынуждает идти не по моей воле… Нет больше моей воли… Меня больше нет… Уже началась агония, бешено вырывающая из моего разума клочья ярких образов отмирающей памяти… Я не хочу отпускать их… Я хватаю эти обрывки, силясь задержать… Но смерть рвет их из мои рук, разметывая во тьме…