– Господи! – ужаснулся Грушин, позабывший про то, сколько раз сегодня он кипятил чайник. – Пойдемте скорее туда, я вас накормлю сырниками! Если можно.
Люда оказалась слишком энергичной, слишком напористой, поэтому все шло не так, как он запланировал. Она точно знала, что ей надо и чего хочется, а Грушин всегда тушевался перед такими женщинами.
– Можно, почему же нельзя? – пожала она плечами. – В самолете кормят едой с консервантами, а я стараюсь ее избегать. Сказать по правде, я голодная. Сырники будут в самый раз.
Очутившись на кухне, Люда медленно прошла по периметру, мешая Грушину накрывать на стол. Ее манера придирчиво осматривать каждую мелочь его ужасно удивляла. Но он подумал, что вполне может с этим смириться. В Люде ему нравилось многое – она была очень аккуратненькой и приятной, обладала потрясающе нежной – даже на вид – кожей, и пахла чем-то свежим и ненавязчивым. Но больше всего Грушина будоражили ямочки на ее щеках. Его так и подмывало сказать что-нибудь смешное, чтобы снова их увидеть. Однако в голову, как назло, ничего не шло, и он положился на Ганю, который суетился под ногами и выделывал всякие фокусы. Когда он изображал приступы голода и корчился в воображаемых муках перед пустой миской, Люда смеялась так, что у нее даже слезы выступили на глазах.
Потом они вместе ели сырники, а покончив с ними, переключились на бутерброды с колбасой, яичницу и помидорный салат. Им оказалось так легко вместе, словно они были старыми приятелями, потерявшими друг друга, а потом внезапно встретившимися снова. Они говорили обо всем на свете – о породах кошек, об экологической обстановке, о последней песне Майкла Джексона, о новом ужастике и поисках водных запасов на Луне. Им обоим казалось, что давно уже они так интересно не проводили время.
Когда дело дошло до торта и чая, оживление немного утихло, уступив место доверительности.
– Знаете, я ведь освободил для вас комнату, – сказал Грушин, когда Люда положила в рот первый кусочек торта и облизала ложку.
– Для меня?! – ложка замерла в воздухе.
Люда никогда не оставалась до утра в тех домах, где проводила очистку. Ну, если только дом оказывался загородным, а работы было через край. Ночевать в незнакомых местах ей не нравилось, поэтому она сразу же напряглась, когда Дмитрий сказал про комнату. Но потом посмотрела ему в глаза и растерянно моргнула.
У него были потрясающие глаза – серые и грустные, наполненные сыпучей печалью. Но в самой их глубине полыхал костер, и, неосторожно обжегшись, Люда вздрогнула, неожиданно ощутив, что перед ней особенный мужчина: его настоящая эмоциональная составляющая была туго сплетена не-удачами и предрассудками, а больше всего – разнообразными страхами. Страхом не понравиться, быть отвергнутым, осмеянным, в конце концов…