Мужчина в маске, в зеленых и ярко-желтых одеждах, выскочил перед ней с расставленными руками; с притворным рычанием, не вязавшимся с птичьим костюмом, он потребовал поцелуя. Прохожие смеялись. Лиссет сделала пируэт и выскользнула из его объятий.
— Целовать певицу до захода солнца — плохая примета! — крикнула она через плечо. Она придумала этот ответ два года назад; кажется, он действовал. А к заходу солнца она обычно уже была в компании друзей и, таким образом, защищена от любого, кто мог явиться и потребовать обещанный поцелуй.
Не то чтобы это было серьезной проблемой. Не здесь и не для нее: слишком много людей знало, кто она такая, и даже среди самых необузданных студентов, жонглеров и трубадуров у нее в Тавернеле был высокий статус, и он еще возрастал во время карнавала. Это был разгульный сезон, но со своей иерархией и правилами тем не менее.
Когда она пересекла Храмовую площадь, где серебряные купола главного святилища Риан высились напротив квадратных золотистых башен Коранноса, южный бриз донес до нее почти забытый привкус соли. Лиссет улыбнулась, она рада была снова вернуться к морю после долгого зимнего и весеннего путешествия по внутренним землям и горам. Когда она подошла к дальней стороне площади, ее вдруг обдало запахом готовящейся еды, и она вспомнила, что не ела с полудня. Легко забыть поесть, торопясь в город, зная, как много друзей, которых не видела весь год, придет туда в тот же день или на следующий. Но запахи напомнили ей, что она страшно проголодалась. Лиссет нырнула в лавку и через минуту вышла оттуда, жуя ножку жареного цыпленка и стараясь не закапать жиром новую тунику.
Тунику она подарила себе сама после очень успешной весны в восточных горах. Сначала две недели в храме самой богини, потом в просторном замке Равенк, где Гауфрой де Равенк был очень добр с ней и с Алайном Руссетским, трубадуром, с которым Лиссет путешествовала в этом сезоне. Даже по ночам она спала там спокойно в своей собственной комнате с чудесной, мягкой постелью, так как эн Гауфрой явно предпочитал чары Алайна ее собственным. Лиссет была этому рада; умные стихи Алайна, ее пение и то, что происходило по ночам в спальне сеньора, сделало Гауфроя необычайно щедрым, когда настало время уходить.
Когда она ненадолго рассталась с Алайном в городке Руссет несколько дней спустя — он собирался навестить семью, перед тем как появиться в Тавернеле, а она договорилась выступить в святилище Коранноса неподалеку от Гавелы, — он наговорил ей комплиментов за ее работу и пригласил присоединиться к нему через год для такого же путешествия. С ним было легко работать, и Лиссет находила его песни искусно написанными, пусть даже в них отсутствовало вдохновение; и она без колебаний согласилась. Некоторые другие трубадуры могли предложить более богатый, более трудный материал для жонглера — Журдайн, Аурелиан, разумеется, Реми Оррецкий, но в пользу Алайна говорила его спокойная доброжелательность, и немалым достоинством было его искусство ночного общения со жрецами в храмах и владельцами некоторых замков. Лиссет считала, что он оказал ей честь своим предложением; это был ее первый повторный контракт после трех лет на дорогах, и жонглеры Арбонны сражались и интриговали ради подобных предложений от известных трубадуров. Они с Алайном должны были заключить соглашение в цехе гильдии до окончания карнавала. Множество контрактов должно быть заключено и подписано на этой неделе; это было одной из причин, почему практически все музыканты старались обязательно прибыть сюда.