Я распустил волосы, как того требовала традиция. У каких-то народов нужно было заплетать волосы определённым образом, у каких-то — менять одежду на соответствующую случаю, а у кицурэ — только свободные волосы, как аллегория Изначального огня, не скованного никакими ограничениями. Память Кайны поднялась из глубин, заполнив меня всего, и мир растворился за границами помещения.
Тоскливая песня-танец робко, неумело зазвучала под сводами яруса, в горле першило, но это всё неважно, и натруженные связки — на потом. Плавные движения танца, набирающие скорость; голос, на удивление мелодичный, набирающий силу; струящиеся со всех сторон к костяному кургану ручейки Сил.
Танец, ставший песней, песня, ставшая танцем, и то, и другое, ставшее жизнью, и жизнь, вечным круговоротом, Колесом стоящая над миром. Я-Кайна пел, менялась интонация, менялся рисунок движений, вплетающий свою собственную песню Жизни, Смерти и Надежды в ткань мироздания.
В какой-то момент отстранённо заметил, как волосы обратились в ярко-рыжее пламя, заполнили всё помещение, выжгли все тени ровным светом. И знаки-ключи проросли вверх столбами Силы, и нездешний, лучисто-золотой огонь, проходя сквозь саламандр, укрыл под собой останки десятков кицурэ...
Укрыл, чтобы мгновением позже, с последним звуком песни, взвившейся, заполнившей собой всё свободное пространство, с последним движением танца опасть, оставив после себя горстку пепла. Нездешний ветер засвистел, запел на гранях Стабилизатора, подхватил пепел и унёс прочь из этого мира.
Там, где несколько минут назад лежали кости, остался только тонкий полупрозрачный браслет.
Огонь угас, и волосы вновь стали волосами.
Саламандры, перетекая из формы в форму, вернулись обратно.
А затем... Затем откуда-то из Непознаваемого, запредельного выглянул кто-то огромный, непостижимый, одобрительно посмотрел на меня и вернулся обратно.
Что ж, хоть что-то полезное я успел сделать за свою короткую жизнь.
Устало вздохнув, я пошёл за рюкзаком — задание отключить Стабилизатор ещё никто не отменял.
Добравшись до вместилища своих нехитрых сокровищ, более известного как рюкзак, я завалился отдыхать.
Накатила апатия.
Двигаться не хотелось вообще никак, да и время терпит. Даже до браслета не дошёл.
Пустота внутри, пустота снаружи...
Однако, браслет...
Когда носил кости, укладывал их на погребальный рисунок, ничего постороннего не заметил. Время не пощадило ни одежду, ни предметы, оставив только чистые скелеты. Откуда же тогда взялся этот кусочек из далёкого прошлого кицурэ? Не мог же он храниться внутри одного из черепов? Или мог?.. Или это — подарок от того, Неведомого?