На губах Рэсси расцвела коварная улыбка:
— Хорошего должно быть много, — она опустошила бокал, с явным интересом наблюдая за происходящим.
Я попытался улыбнуться, но сильно сомневаюсь, что получилось хоть что-то приличное и подобающее случаю.
— Кайна, кицурэ. Старшие лисы. Не путать с кицунэ — это наши младшие... А вообще — Лекс, Александр, то бишь. Был. На Земле.
— Я — Макс, — «ситх» прислушался к моему не вовремя и крайне громко уркнувшему голосу желудка: — Есть будешь, Лекс-Кайна?
Упоминания о еде заставили организм заметно приободриться, а желудок выдал ожидательно-требовательную трель.
— Конечно буду!
Однако... Пожалуй, стоит предупредить о проблемах биореактора под названием «желудок молодой кицурэ»:
— Только жру как бригада десантников...
Пирсингованная всё же расслабилась, но заметно сразу — случись что, мигом и заклинанием приложит, и ножом под рёбра попотчует, и ещё какой радостью одарит.
— Моё имя Рей из Красный волков, и... Эх, лисов мы не очень жалуем...
Забавно... У них тоже есть кицурэ или кицунэ? Хотя по Рей не скажешь, что имеет отношение к родственной расе: ни хвоста, ни ушей... Только острые белоснежные зубы и не менее впечатляющие когти.
Тем временем Макс, повеселев, плюхнулся за стол из какого-то серого не то металла, не то пластика с отделкой под металл:
— Рэсь, где наш ужин?
Девушка вздрогнула:
— Меня понизили до официантки?
«Ситх» пожал плечами:
— Я не вижу нашего кока. А с комбайном ты управляешься лучше.
Я обратился к Рей, минуя посредничество Макса:
— Я в огнелисы не напрашивался... Куда засунули, таким и бегаю.
Рэсси небрежно швырнула окурок в пепельницу и заорала так, что уши непроизвольно прижались к голове:
— Эй! Где жратва?!
— ...Впрочем, волков люблю. Благородные они, — закончил я, разглядывая исполненную скепсиса мордашку Рей. Та широко улыбнулась, всеми тридцатью с лишним острыми, как бритва:
— Бывает.
Макс кивнул на стол и я, вполне себе понимая, что особых приглашений не будет, а так же что «ин дер гроссен фамилие нихт клювен клац-клац!», вяло пополз к усевшейся компании. Стоило только присесть, сбросив рюкзак, как боль нахлынула вновь. Острый приступ заставил скорчиться, показалось, что внутри черепа катаются несколько противопехотных, раскалённых докрасна ежей, глаза застил мутный туман, а кожей щёк ощутил горячие ручейки слёз. Пальцы судорожно сжались на столешнице, сминая с тугим, долгим скрежетом неподатливый металл. Этот малоприятный звук чудесным образом убавил огонь в голове, вернув более-менее ясное мышление. Я смахнул слёзы и едва удержался от смеха: вся троица сидела с глазами, характерными для анимешных смайликов: о_О 0_О о..о, и пялилась этими самыми глазами на творение рук моих.