Отсыревшие барабаны били глухо. Писцы, первыми прибежавшие к месту работ, торчали по краям. А в середине плескалось грязное озеро, кое-где разделенное раскисшими грядками. Изредка подмытый пласт сползал с откоса, с плеском падая в рыжую глинистую воду. Подходившие атланты, отвесив челюсти, застывали рядом с писцами…
Ору на плечо легла тяжелая рука Агдана:
— Если ты, дикая падаль, лохматый выродок, к полудню не осушишь надел… — дальше шли сто раз слышанные и от того потерявшие вкус угрозы слова.
День прошел в бестолковой, изнуряющей борьбе с водой. Ее черпали корзинами, загребали лопатами, пытались перегнать с надела на надел — и тогда на грядках возникали потасовки надсмотрщиков. Дождь, словно преследуемый охотником зверь, то слабел, то вновь набирал силу. Прибежал измазанный глиной Сангав, приехал кормчий. Какие-то вестники трясли грозными листами от Главы края и чуть ли не самого Ацтара. Начали бить брешь в гряде, но это была работа на пол-луны, а мерщиков ждали через три дня.
К вечерним барабанам атланты охрипли, рабы валились от изнеможения, а вода местами поднялась людям по грудь. Ввалившись в дом, подкормчие, даже не смыв глину, наспех поели и уныло сидели у стола, гадая, что с ними будет. Кормчий, словно забыв, что сам не велел трогать гряду, теперь клялся, что если они не разделаются с водой, всем быть надсмотрщиками.
— Пугает, — сказал Тарар. — Мы, что ли, виноваты, что дождь пошел.
— Всю бы воду с наделов в глотку тому синему ублюдку, что насоветовал Хроану Подвиг! — прорвало Агдана.
— И повесить вниз головой, а пасть заткнуть, чтобы вода лилась через уши! — прошипел Танпил. Кормчие оживились, наперебой придумывая изощренные казни Ферусу.
Второй день после начала дождя был еще хуже первого. За ночь вода поднялась выше человеческого роста. Она сочилась из земли по всему склону. Подкормчие и сотники, потеряв головы и голоса, метались по наделам, нещадно избивая рабов. Опять приезжали какие-то властные, отдавали повеления одно нелепее другого. Ор поставил рабов вычерпывать воду обмазанными глиной корзинами. К вечеру уровень опустился едва на две ладони. Сбив писца с ног, Агдан тыкал его лицом в глиняную жижу, приговаривая:
— Не сумел вычерпать, пей, проклятый! Завтра не осушишь — утоплю! — Ор ощущал, как слепое бешенство распирает грудь. В последний миг мысль об Илле остановила его.
В эту ночь, несмотря на тяжкую усталость, он не мог заснуть. Если завтра хозяин продолжит издеваться, Ор не вытерпит, вцепится ему в глотку. За бунт раба казнят. Что ж, все-таки способ расстаться с Агданом! И опять он подумал об Илле. Девушка сказала, что, если Ор погибнет, она откажется жить. Нет, он не смеет губить ту, которая верит, что ее любимый на Канале совершит подвиг.