— Ладно, — Севз остановил нового приверженца, — верность докажешь делом.
— А ты, воин, — вновь обратился Севз к Стропу, — сядь и подкрепись пищей. Может быть, и переменишь решение.
— Нет, водитель бунтовщиков, воины решают один раз. А вот нагрузить ладью перед отплытием в мир теней — другое дело! — Строп опустился на сиденье и вонзил зубы в сочную оленью лопатку.
— Клянусь громами, мне нравится этот упрямец! Как бы наградить его?
— Можем заколоть его сами, — предложила Гезд. — Смерть от руки вождей — знак уважения.
— Нет, — сказал Севз. — Давайте отпустим его. Пусть отвезет наместнику Анжиера мой приказ отказаться от Хроана и присягнуть мне — законному царю Срединной.
Вожди заспорили.
— Помолчите! — вдруг крикнула Гезд и медленно, словно проверяя себя, произнесла: — Можем ли мы убить его? Ведь он ест с нами!
Повисла растерянная тишина. В горячности они чуть не переступили древний обычай, что навлекло бы на всех позор и великие беды.
— Пусть уходит, — прервала молчание Хамма.
— Зализывай раны! — широко улыбнулся Стропу Айд. — В бою встретимся.
— И скажи своим родичам, которые считают нас зверьем, что мы живем по законам людей, — добавила Гезд.
— Так хорошо угадывать будущее по свежему сердцу вождя! — вздохнула Даметра.
На зов Севза вошел Гонд — военный вождь при Матери гиев. Его лицо и грудь под распахнутой курткой пересекали боевые шрамы; прямые волосы были перетянуты ремешком с нанизанными медвежьими клыками. Суровость смягчал внимательный взгляд серых глаз из-под бровей, широких и светлых, как метелки тростника.
— Снаряди этого воина в путь, — сказал Севз. — Он повезет мое письмо в Анжиер.
Большинство уцелевших атлантов вошли в войско Севза, остальные были подарены роду Куропатки. Оз отдали и четыре оставшихся корабля, из которых можно было получить много хорошего дерева. К войску примкнули освобожденные рабы — гребцы и десяток западных гиев, из тех, которых Аргол несколько дней назад забрал из рода Козерога. Прочие Козероги тут же двинулись к родному стойбищу.
После полудня дети Оз, кроме тех, кто не мог двигаться от ран, собрались на погребение родичей.
Ор остался на стоянке с ранеными и детьми. Было горько, словно торопясь впился зубами в пойманную рыбу, и вместо солоноватой крови во рту разливается желчь. И прежде бывало обидно, когда мужчины не брали его на охоту, юноши не принимали в игры, девушки проходили не хихикая и не оглядываясь.
Стыдясь есть пищу, добытую другими, Ор охотился один. Это заостряло пытливость, учило полагаться на собственную смекалку, а не только на опыт предков. Громоздкий свод родовых правил и запретов имел над ним меньше власти, чем над юношей, прошедшим Испытание. Но что бы Ор ни дал, чтобы быть как все! Увы, духи упорно противились этому. Вот и теперь, когда род обескровлен и должен бежать из родных мест от мести узкоглазых, желанный час опять откладывается — может быть, на годы.