– Мисс Фосетт, – ответила Кейт, – мы не можем утверждать, имеет она отношение к делу или нет. Если имеет, тогда, конечно, придется предать ее огласке, вероятно, даже засвидетельствовать. Гарантий никаких дать вам не могу. Могу только попросить вас помочь.
– Спасибо за честность, – сказала мисс Фосетт. – Так уж случилось, что вам везет. Мой дед был главным констеблем, и я представитель поколения – к сожалению, нас все меньше и меньше, – которое все еще доверяет полиции. Я готова рассказать вам то, что знаю, и передать дневник, если информация окажется нужной.
Кейт здраво рассудила, что дальнейшая дискуссия будет излишней и даже может возыметь обратный эффект. Поэтому просто поблагодарила женщину и стала ждать.
– Пока вы были в саду, я вот что подумала, – продолжила мисс Фосетт. – Вы сказали, что приехали из-за смерти какого-то студента из колледжа Святого Ансельма. Вы также сказали, что нет причин считать Маргарет Манро причастной к этой смерти. Она просто нашла тело. Но ведь это не все? Инспектор уголовной полиции с сержантом не приезжают просто так, если бы не было подозрения, что это убийство. Похоже, вы расследуете убийство. Я права?
– Да, – сказала Кейт, – правы. Мы – часть команды, которая расследует убийство архидьякона Крэмп-тона в колледже Святого Ансельма. Возможно, здесь нет никакой связи с записью в дневнике миссис Манро, но мы должны это проверить. Подозреваю, вы слышали о смерти архидьякона.
– Нет, – сказала мисс Фосетт, – не слышала. Газеты я покупаю редко, а телевизора у меня нет. Убийство все меняет. В моем дневнике имеется запись от 27 апреля 1988 года, которая касается миссис Манро. Но проблема в том, что тогда мы обе пообещали хранить все в тайне.
– Мисс Фосетт, позвольте взглянуть на эту запись, – попросила Кейт.
– Не думаю, что вам это что-то даст. Я отметила только пару деталей. Но помню гораздо больше, чем записала в дневнике. Думаю, я обязана все вам рассказать, хотя сомневаюсь, что это имеет отношение к вашему расследованию. К тому же вы обещали, что, если не имеет, все останется между нами.
– Это мы вам можем пообещать, – сказала Кейт.
Мисс Фосетт села прямо, словно аршин проглотила, и положила ладони на раскрытые страницы дневника, как будто пряча записи от посторонних глаз.
– В апреле 1988 года, – начала она свой рассказ, – я ухаживала за неизлечимо больными пациентами в «Эшкомб-хаус». Но это вы уже, конечно, знаете. Одна пациентка сказала, что перед смертью хочет выйти замуж, но это желание и сама церемония должны остаться в тайне. Она попросила меня быть свидетельницей. И я согласилась. Не мое дело было задавать вопросы. Я и не задавала. Это было желание пациентки, к которой я привязалась и которой, как мне было известно, оставалось жить совсем немного. Я лишь удивилась, что у нее хватило сил на саму церемонию. С позволения архиепископа ее провели в полдень 27-го в небольшой церквушке Святой Оситы в местечке Клемпстоук-Лейси, неподалеку от Нориджа. Священником был преподобный Хьюберт Джонсон, с которым моя пациентка познакомилась в хосписе. Жениха я впервые увидела, когда он приехал на машине за пациенткой и за мной, чтобы якобы покататься на природе. Отец Хьюберт должен был найти второго свидетеля, но ему это не удалось. Я сейчас не помню, что случилось. Когда мы уезжали из хосписа, я заметила Маргарет Манро. Она выходила после собеседования на должность сиделки с сестрой-хозяйкой. На самом деле это я предложила ей прислать резюме. Я знала, что могу положиться на ее абсолютное благоразумие. Хотя она, конечно, была намного младше меня, так вышло, что мы вместе учились в Лондоне. Я поздно начала работать медсестрой, до этого какое-то время занималась наукой. Мой отец был решительно против такого выбора профессии, и я смогла подать заявление на обучение только после его смерти. После церемонии мы с пациенткой вернулись в хоспис. В ее последние дни она казалась намного счастливее и более умиротворенной, но ни она, ни я о свадьбе не говорили. Так много воды утекло с тех пор, как я работала в хос-писе, что я вряд ли смогла бы все это вспомнить, не посмотрев свои записи, если бы у меня не спросили об этом раньше. Когда видишь написанные слова, даже если нет имен, в памяти все всплывает удивительно ясно. Был прекрасный день: помню, что двор в церкви Святой Оситы был весь желтым от нарциссов, а выходили мы из церкви в лучах солнца.