– Но ведь что-то же сгорело?
Вопрос был очевидным. Видимо, даже сопровождающий его офицер не имел всех полномочий отвечать на него немцу. Потому снова обратился к Ковалю по-русски:
– Он хочет знать, зачем его сюда привезли.
– А ему-то какое дело? Пускай занимается своим.
– Так или иначе, товарищ подполковник, сгорело или могло сгореть как раз то, что имело отношение к работе Винера. Он должен понимать, зачем его привезли сюда и какого лешего от него хотят.
– То есть, – резко спросил Коваль, – вы сами не уверены, что вагон сгорел вместе с содержимым?
– Не уверены в Москве, товарищ подполковник. Именно потому сюда, к вам, направили вместе со мной не рядового специалиста, а этого немца. Выходит, ему при любом раскладе придется объяснить ситуацию.
– Мне бы кто растолковал, какого рожна происходит, – проворчал Коваль.
Ночь освещали только фары двух автомобилей. В их свете появилась человеческая фигура, которая быстро шла от пакгауза.
– Товарищ подполковник!
– Что там еще, Аникеев? – недовольно спросил Коваль.
– Осмотрели кругом, как вы и приказали.
– Ну?
– Человек в пакгаузе.
– Какой, к чертовой матери, человек?
– Не знаю, – хрипловато отрапортовал Аникеев, невысокий офицер с капитанскими погонами, и, чуть помолчав, добавил: – Пьяный, похоже.
Коваль сплюнул, зыркнул на тихо стоящего рядом сутуловатого железнодорожника:
– Николенко, кто там у тебя?
– Не могу знать, – выдавил тот.
– Начальник станции, а не знаешь, что у тебя в хозяйстве творится? Может, ты чужое место занимаешь, а, Николенко?
– Да не развожу я здесь пьяных, ну товарищ подполковник! – заныл Николенко. – Мало ли кто тут может быть! Охрану-то сняли! Грузчики работали. Может, из них кто завалялся…
– Вот именно – завалялся! – согласился Коваль. – Ладно, пошли глянем. Лужин, будьте тут пока. Растолкуй своему, гм, нашему немцу, что тут к чему, раз уж последнее слово за ним остается.
Лужин заговорил с Густавом по-немецки, подтверждая самые худшие его опасения. Водитель ЗИСа и немолодой сержант, шофер машины Коваля, курили и о чем-то тихо переговаривались. Остальные двинулись к пакгаузу, следуя за лучом фонарика в руке Аникеева.
Когда вошли, он сразу же направил пучок света на мужчину в грязных галифе, таких же замызганных сапогах, старой телогрейке и картузе, наполовину закрывавшем лицо. Он лежал, точнее – валялся на деревянном поддоне, уложив под голову свернутый в несколько раз мешок, а другим прикрывшись, словно одеялом. Коваль присел, и его тут же обдало густым перегаром, хотя дышал спящий ровно. Видать, спал крепким безмятежным сном основательно выпившего человека.