— Я вижу.
— Таким образом вы окажетесь на одной линии с солнцем. — Форман быстро поднял голову и посмотрел на солнце. Оно светило с той особой интенсивностью, которая обычно появляется перед самым закатом. — Еще минут десять, и мы будем готовы начать съемку. Вчера Макклинток отснял солнце отдельно, с этого же самого ракурса. Потом мы совместим в кадре оба изображения таким образом, что в фильме вы будете выглядеть таинственным призраком. Ваше «присутствие» спасает Шелли — если бы не вы, она должна была бы рухнуть с обрыва…
— Я понимаю.
— Просто не уходите со своей позиции до тех пор, пока я не закончу эту сцену. Когда машина с оператором будет ехать по этой дороге на вас, смотрите не отрываясь на водителя. В фильме будет казаться, что вы глядите на Шелли, предупреждаете ее…
Форман возвращался по дороге обратно, вниз, а Саманта пошла в противоположном направлении, повернула за угол скалы и скрылась из глаз. Снова очутившись в операторской машине, Форман повысил голос:
— Ладно, народ, сейчас быстренько отснимем следующую сцену…
Гуильермо был зол.
— Это какая-то ловушка! Хулио завел нас в ловушку!
Эстебан сделал жест рукой, который заставил Гуильермо замолчать.
— Хулио из племени Уачукан. Он не предаст своего народа.
С того места где в высокой коричневой горной траве на животах лежали пятеро индейцев, земля круто обрывалась вниз; внизу, на расстоянии почти в полмили, виднелась грязная дорога. Они ждали в засаде на этом месте с самого рассвета: видели, как гринго приехали, наблюдали, как они делают свое кино. Все было именно так, как рассказывал Хулио. И высокая белокурая gringa в белом платье — это тоже было именно так, как обещал им Хулио.
— Мне тоже уже больше не нравится этот план, — пробормотал индеец по имени Toмác. — Хулио сказал, что будут два полицейских. А здесь никого. Наверное, полиция приехала вчера вечером, расставила в горах своих людей, которые прячутся и только и ждут, чтобы мы полезли, — и сразу нас всех перестреляют.
— И мне это совсем не нравится, — поддержал его другой мексиканец.
— Нравится или не нравится — это ничто, — сказал Эстебан. — Понять — вот что важно.
Никто из них не ответил ему: заговорщики в равной степени боялись и острого языка своего предводителя и его тяжелых кулаков. Мужчина становится вождем племени Уачукан только тогда, когда не остается других мужчин, претендующих на этот пост и способных бросить вызов. А все еще помнили, как бурно проходил процесс избрания вождя племени и какие болезненные шрамы оставил он на разгромленных кандидатах.