— Слишком много народа и слишком грязная вода. Самое главное — это грязная вода. Фалмутская бухта — одна из трех крупнейших естественных бухт в мире, но она чище, чем большинство других.
— Все-то тебе известно.
Она произнесла это с горестной ноткой.
Ему ничего не оставалось, как рассмеяться.
— Одна из профессиональных издержек у нас, ученых. Мы жаждем знаний. Я регулярно побеждаю в викторинах.
— Однажды я тоже победила. У меня было шестеро соперников.
— Ого! Я умолкаю.
Она радостно засмеялась.
— Правда, двое были в подпитии, так что они, наверно, не в счет.
— Тем не менее победа есть победа. Итак, кто похоронен в гробнице Гранта?
— Никто.
— Зачет. — Он улыбнулся ей. Ему нравился установившийся между ними тон легкого подтрунивания. Он хотел протянуть руку и дотронуться до нее, прижать ее к себе, почувствовать, как ее груди сплющились об его грудь. Заметьте — грудь, а не живот. Ему хотелось, чтобы у нее губы опухли от поцелуев. Ему хотелось сорвать с нее одежду и гладить ее кожу, найти все места, от прикосновения к которым она застонет и завьется. Он принудил себя вытянуть руки по швам. Хотя и детскими шажками, но наступал прогресс, поэтому он решил временно сдержаться. — А в какое место на побережье ты обычно ездила отдыхать?
— В Уайлдвуд.
Улыбка его стала гораздо шире.
— Я тоже. В студенческие годы. Вот видишь? Это судьба свела нас.
На сей раз она буквально залилась смехом.
— Судьба-злодейка!
Он не стал ей возражать, ибо солнце купало ее в своей роскоши подобно тому, как недавно купало ту древнюю норманнскую купель. Если про кого-то сказано «она великолепна» — то это про нее, счастливую и безмятежную. Не в силах сдержаться, он сделал шаг и поцеловал ее.
Она удивленно раскрыла рот, и он не мог не воспользоваться этим. Он ввел язык, испробовав на вкус ее медвяную сладость. Сначала она отвечала на его поцелуй как бы нехотя, но он побуждал ее, покуда она не вцепилась пальцами в его рубашку и не прикоснулась к его языку своим. Его кровь замедлила ход, туго забилась, а голова закружилась от дурмана лобзания. Он привлек ее еще ближе. Ее груди сплющились об его грудь, именно так, как он мечтал. В глубине ее глотки что-то урчало, доводя его ощущения до серебристо-серой пустыни, где не было ни света, ни осязания.
Он гладил ее спину, восторгаясь тонкими позвонками и женственной плотью. Свитер скользил по ее коже и щекотал ему пальцы, добавляя лишь малость во всеобъемлющий калейдоскоп его ощущении. Их объятие было что клубника в шоколаде. И по отдельности то и то хорошо, но вместе — это амброзия. Лесли сама была амброзией. Каждый сустав говорил ему, что ради такого не жаль было проделать долгий путь по равнинам Англии.