Всего бревен было семь, и каждое такое же толстое и тяжелое, как первое. Как только одно покачнулось, угрожая сбить с ног Чанса, Риба метнулась вперед и попыталась остановить его. Бревно упрямо ползло вниз. Шесть футов длины, восемь дюймов ширины и, должно быть, немалый вес.
В конце концов Рибе пришлось подпереть бревно камнем, чтобы удержать его на месте. Но Чанс ничего не замечал, занятый поединком с упрямым креплением; в случайной вспышке нашлемной лампы его глаза сверкнули кованым серебром. В длинной прорехе на спине было видно, как под блестевшей, как смазанный металл, кожей перекатываются мускулы.
Риба стояла и смотрела, забыв о времени, о страхе, забыв обо всем, кроме Чанса, не в силах отвести от него глаз, завороженная первобытной силой и мощью. И когда Чанс сдвинул с места последнее бревно, стена тоннеля обрушилась. Чанс отпрыгнул в сторону, увлекая за собой Рибу. Они вместе молча наблюдали, как земля осыпается вокруг вертикальных опор, скрывая их едва ли не наполовину.
– Чанс, – хрипло сказала Риба, чувствуя жар его вспотевшего тела, – вся твоя работа насмарку…
Он легко коснулся ее щеки губами:
– Ошибаешься, это сэкономило мне кучу труда.
Чанс вернулся к почти уничтоженному креплению, осветив лампой провал на том месте, где земля осыпалась между установленными рядом вертикальными подпорками.
– Выключи свет, – велел он.
Риба без лишних вопросов щелкнула выключателем. Чанс сделал то же самое. Темнота, бездонная и непроглядная. Чанс снова включил свет, поднял кирку и врубился в стену с такой силой, словно это был первый удар за сегодняшний день, а не сотый. Капли пота скатывались по торсу, падали на землю. Это и тяжелое дыхание были единственными признаками того, как тяжело ему приходилось. Но ритм и сила ударов не менялись. Кирка, пробив грязь и камни, снова вонзалась в дерево. Что-то треснуло. Голубовато-белый луч проник в тоннель.
– Что это? – удивилась Риба, подходя к нему.
– Дневной свет, – спокойно пояснил Чанс, хотя голос его звенел веселым торжеством.
– Но он такой голубой! – недоверчиво пробормотала Риба.
– Он всегда кажется таким, после того как много времени проведешь в шахте с искусственным освещением.
Чанс протянул руку между вертикальными подпорками, словно набирая солнечные зайчики в пригоршни.
– Самый лучший цвет на земле, такой же прекрасный, как сама жизнь.
Он тихо рассмеялся и начал снимать пояс с инструментами.
– Как думаешь, сможешь протиснуться сквозь эти брусья, котенок?
Риба повернулась к нему, едва смея поверить, что они действительно освободились от удушливых объятий Чайна Куин. Выражение глаз Чанса убедило ее. Именно такой серебристо-зеленый цвет они принимали в лучах солнца, когда Чанс смеялся.