– Иралиум плохо помогает. Попросил колоть нофедрин, но завотделением попросил терпеть до последнего. Вот терплю.
– Правильно сказал. С этой дряни потом не соскочить.
– Да и хрен бы с ним! – неожиданно зло ответил Кам, поднимая лицо. – Сил больше нет! Лишь бы кончился этот постоянный шум в голове, эти звуки… И вибрация эта по всему телу, вот-вот все внутри оторвется! Эти лучи из окна, свет и видения… Я проваливаюсь в какую-то яму, потом очухиваюсь – а сам стою на подоконнике и вою, аж глотку сводит. А ощущение, будто выпотрошили, а потом запихали все внутрь как попало. Такого раньше не было, Гоша. Еще чуть – и в «зомбарий» загремлю!
Чесноков вздохнул. Было видно, что он хочет, но никак не может помочь товарищу.
Камиль сжал челюсти, закрыл глаза руками. Глухо сказал:
– Ладно, Гоша, извини. Не буду грузить, просто действительно тяжело. Потому извини.
– Да ладно, брось извиняться, – Гоша протянул руку, чтобы приобнять Камиля, но передумал, понимая, что сделает только хуже.
– Не сочти за грубость, но мне бы одному побыть… В темноте, – Кам тяжело поднялся с пола, отошел к стенке и сел на перевернутую тумбочку.
Чесноков тоже поднялся.
– Камиль, – сказал он. – Я, собственно, по делу. Извини уж, что так не вовремя…
– Ерунда, – отмахнулся дифферент. – Что за вопрос?
– Мне нужно посмотреть твой альбом с рисунками. Ну у тебя был, помнишь?
Камиль кивнул, указал слабым пальцем в угол, на нагромождение коробок.
– Там, в желтом пакете, все мои альбомы. Я даже спрашивать не буду, зачем они тебе, – пока что не до этого. Ты же с возвратом?
– Само собой!
– Хорошо. Тогда бери. Как нужда отпадет – передай кому-нибудь из наших.
– Я сам занесу, – уверил товарища Гоша.
– Заметано. А сейчас…
– Все, уходим. Держись.
Когда дверь в комнату закрылась, Чесноков с серым лицом защелкнул щеколду.
– Иногда пытаются уйти, – в пол сказал он. – Когда себе отчета не отдают.
В гробовом молчании друзья прошли за Чесноковым в местную библиотеку, безлюдную и прохладную. Библиотекой это помещение можно было назвать с натяжкой – так, небольшое помещение с несколькими рядами книг, импровизированным читальным залом на три стола и толстенными подшивками старых журналов у стенки. Насколько смог заметить Фомин, книги тоже не отличались свежестью и актуальностью, большинство из них он видел еще в своем пионерском детстве.
– Камиль когда-то замечательно рисовал, – сказал Чесноков, усаживаясь за стол и вытаскивая из пакета пачку альбомов для рисования в мягких обложках. – Все подряд рисовал, без разбора. Я помню, его когда сюда привезли, он прямо с альбомом под мышкой и пришел. И с карандашом за ухом. Никогда раньше не видел, чтобы так карандаши носили…