Шелли твердо знала, что никогда в жизни не простит себе, если окажется одной из тех вещей, которые Кейн возьмет напрокат для своего жилища.
И она посмотрела в окно, за которым все так же, не прерываясь ни на мгновение, бежали густые золотисто-коричневые заросли.
— А что, собственно, ты имеешь против тех, кому приходится много путешествовать? — поинтересовался вдруг Кейн. Голос его стал таким же жестким, как я стальной блеск в глазах.
— Абсолютно ничего, — ровным голосом ответила Шелли. — В конце концов, не будь их — я осталась бы без работы.
«Комнаты в аренду, люди в аренду, жизни в аренду… «
— И долго ты предполагаешь пробыть в Лос-Анджелесе на этот раз? — спросила она.
По одному только тону ее голоса можно было понять, что она спрашивает это в исключительно деловых целях, а не с какими бы там ни было личными интересами… Кейн сжал губы.
Какое-то время они ехали молча. Послушный черный «ягуар» легко скользил по петляющей, не слишком широкой дороге.
В мягком вечернем свете, проникающем в автомобиль, лицо Кейна показалось Шелли необычно строгим и серьезным. «Сплошь углы да ровные плоскости», — подумала она. И лишь бархатистые сиреневатые тени отчасти смягчали всю остроту и суровость его взгляда. Волосы и усы казались нежно-золотистыми, однако взгляд его оставался таким же холодным — в этом — Шелли лишний раз убедилась, когда он повернулся и посмотрел ей в лицо. Глаза Кейна светились серо-голубым светом, словно кусочки льда, словно холодные арктические сумерки.
Без всякого предупреждения Кейн вдруг резко повернул руль в сторону, и машина свернула с дороги. Теперь перед ними были лишь густые, почти непроходимые заросли — тени их были такими же мрачными и темными, как и наступающая ночь. Кейн выключил двигатель и, обернувшись, посмотрел на Шелли.
— Я не какой-нибудь там наемник, джентльмен удачи, — сказал он вдруг.
Изумленная Шелли повернула к нему голову:
— А я тебя таковым и не считаю. С чего бы это вдруг?
Какое-то время Ремингтон молчал, видимо, оценивая ее слова: действительно ли она так не думает или говорит исключительно из вежливости, желая его успокоить. В конце концов он кивнул, убедившись в ее искренности. Однако нервное напряжение, которое Кейн так пытался скрыть, выдавали его руки, все еще судорожно сжимавшие руль, и та резкость, с которой он продолжал говорить с Шелли.
— Хорошо. Тогда что ты обо мне думаешь? Кто я, по-твоему.
— Ты? — спокойно переспросила его Шелли. — Ну, я ведь, кажется, уже говорила. Ты — путешественник. Бродяга…
— Но ведь многим людям по долгу службы приходится путешествовать. Что же тут плохого?