Вскоре он преодолел последние ступеньки и застыл на пороге маленького квадратного храма, совершенно лишенного украшений. В этой простенькой постройке не было ничего настораживающего, кроме выталкивавшего воздуха. Ягуар наклонил голову и резко шагнул вперед. Его обдала мгновенная боль, словно он протиснулся сквозь стену, живьем обдирая с себя кожу.
Внутри храма было светло и пыльно. Квадратные большие двери находились в каждой из четырех стен, пропуская внутрь много солнца. Глаза Ульпака сразу упали на жертвенник и уперлись в хрустальный предмет. Воина поразило то, что череп вовсе не был покрыт пылью. Полированная поверхность шара точно отталкивала ее.
Тольтек протянул руку и дотронулся ладонью до холодной глади хрусталя. В тот же миг ему показалось, что его пальцы словно погружаются в черный мрак, исходивший из глубины черепа. Ягуар почувствовал, как душу охватывает ледяной ужас… Под его ладонями разверзалась бездна, глубины которой не знал ни один смертный. Там, в кромешной неземной тьме, вспыхивали и гасли искры, точно звезды на ночном небе.
Боль, обжегшая в первый момент пальцы Ульпака, прошла. Ягуар стоял в полном оцепенении, погрузив руку в пустоту, пылавшую ледяным огнем. Тольтеку показалось, что странный предает затягивает его внутрь. Он как зачарованный не отрываясь смотрел на шар, и его взору открывались страшные в своей удаленности от человека картины. Как он мог думать о своей силе? О даре Шкик? Что были его род или весь народ тольтеков перед этой мощью, бесконечностью, холодом? Как вообще люди осмеливались вести свою лишенную смысла жизнь, когда там, высоко-высоко, двигались те, кому вечным законом дано право быть хозяевами всего?
Они казались отвратительными, одновременно вызывая ужас и выворачивавшую душу гадливость. Само их существование представлялось невозможным для человеческого ума. Ульпак отшатнулся от черепа, сжав голову руками. Знание, которое с этой минуты поселилось в нем, тяготило молодого воина нестерпимой внутренней болью. Одна из этих тварей — худшая и невыносимейшая — оторвалась от своих собратьев и бог весть как оказалась здесь, на Земле. Она пребывала погребенной где-то далеко во льдах. Так далеко, что Ульпак даже не знал, где это. Но там Зверь был накрепко замурован и покоился в странном полусне, лишь изредка ворочая уродливым подобием плавников. Его разум дремал и одновременно жил, видел, знал и мог в любую минуту восстать. Эта минута стала бы худшей в жизни людей. Всех — и белых атланских собак, и свободных от их унизительной власти тольтеков, и тех свирепых воинов, которые обитали далеко на севере за туманными горами.