Но Крамриш не видел ничего этого. Он смотрел на Тиллоттаму, не отрываясь, и красота девушки только больше озлобляла его, заставляя острее чувствовать свое унижение, порождала жгучее желание мести. В распаленном яростью и звериной похотью мозгу проносились планы жестокого надругательства над непокорной наложницей, хотелось унизить, замарать эту гордую красоту, оставшуюся чистой и милой, несмотря на плен, на рабскую цепь.
Девушка стояла перед своим бывшим повелителем, сама изумленная невесть откуда взявшейся у нее отвагой и упрямством. И хотя она понимала, что надеяться ей не на что, помощи ждать неоткуда, однажды зародившийся огонь борьбы за свою душу, за свое достоинство разгорался все сильнее и более не мог угаснуть…
* * *
В монастыре Ньялам-Дзонг ревели трубы, пронзительно взывали раковины, тупо и глухо гудели барабаны — шло обычное богослужение. Монахи, склонившись над стопками листов, испещренных тибетскими надписями, нарочито низкими голосами нараспев рычали молитвы. Особенно старательные ревели так, что успели охрипнуть, прежде чем колокольчик настоятеля прозвенел в последний раз. Свисавшие сверху полотнища бурханов, священных изображений, еще колыхались от сквозняка после ухода монахов, когда в храме вновь собрались старшие — настоятель, казначей, врач, астрологи и посвященные ламы. Настоятель негромко заговорил:
— Наш гость, почтенный художник Тамралипта Дхумар, обратился к нам с просьбой подвергнуть его испытанию уединения. Наш священный гость бхагаван Дхритараштра тоже просит за художника. Только он просит изменить нашему обыкновению и открыть подземелье раньше, чем минует срок самой низшей ступени — один год. Бхагаван считает, что художник не выдержит долгого заключения, поэтому просит открыть подземелье сразу же, как он почувствует, что испытуемому плохо.
— Зачем тогда ему подвергаться испытанию, — слегка презрительно спросил казначей, — что он достигнет, пробыв там неделю?
— Бхагаван Дхритараштра хочет, чтобы художник сам увидел свою неспособность к Пути и понял, что должен возвратиться в мир. Прельщенный покоем нашей жизни, красотой и светом Гималаев, художник молит гуру позволить следовать за ним. Бхагаван не считает его пригодным.
Присутствующие понимающе закивали головами — пусть будет так!
— Позовите уважаемого гостя — художника! Он в келье высокочтимого гуру, который готовит его к испытанию!..
Появился гуру с Тамралиптой, закутанным с головой в широкий плащ. Торжественная процессия с бормотанием молитв, ударами в литавры и гудением в раковины спустилась в нижний этаж монастыря — высеченный в скале подземный храм. Колеблющиеся блики от светильников побежали по стенам, расписанным красочными изображениями беснующихся духов ада. Храм был заставлен многорукими статуями, жертвенниками, витринами с грудами статуэток бодисатв. На колоннах висели страшные маски, изображения грешников с содранной кожей, венцы из черепов, громадные тибетские буквы — начальные в словах священной формулы «Ом мани падме хум».