— А на шо автомат, у вас же ружжо? — спросил Гурина напарник, увидев его приготовления.
— Ружье против танков, а автомат против пехоты, — объяснил Гурин ему, а про себя отметил: «Старик ко мне относится с почтением, на „вы“». — Этот автомат мне дорог, я привык к нему. — И он, как живого, погладил свой ППШ по ложе. Подтянул ремень, лопатку сдвинул подальше назад, чтобы не мешала. — Вас как зовут?
— Микола Родич.
— А по отчеству?
— Гнатом батьку звали.
— Николай Игнатович, значит? А меня зовут Василий. Фамилия Гурин. Вот и познакомились. Почему вы так тихо разговариваете? Голос слабенький? Вы больны? — спросил Гурин.
— Не, — сказал тот. — А зачем кричать?
«И то правда», — подумал Гурин.
Когда передали команду «Вперед!», Василий взвалил на правое плечо, словно бревно, длинное, тяжелое и неуклюжее ружье, сказал второму номеру:
— Ну, Николай Игнатович, пошли. Не отставайте только…
Идти было тяжело: глубокий снег напитался водой, стал рыхлым, ноги проваливались почти до колен, каждый шаг стоил огромных усилий. Не снег, а каша крутая. И ноша нелегкая. Ружье с каждым километром казалось все тяжелее и тяжелее. Гурин перебрасывал его с плеча на плечо и натрудил их так, что они горели, как обожженные. И сам был весь мокрый, будто только из парной вышел. Сначала он надеялся, что ношу эту они будут делить пополам со вторым номером, но потом ему пришлось от этой мысли отказаться. Уже на первых километрах Родич отстал от Гурина, и он вынужден был подождать его.
— Вы не отставайте, пожалуйста, — попросил его Гурин. — Вдруг придется отбиваться, а вас нет…
— Та успею… — протянул тот спокойно. — А вы дуже шибко не бежите.
— Ну как же? Вон все уже где, — Василий пошел вперед. Некоторое время он слышал позади себя сопение Родича, но вскоре тот умолк. Оглянулся Василий — не видать напарника, опять остановился, стал поджидать.
— Николай Игнатович, вам тяжело?
— Та ни…
— Так не отставайте, пожалуйста. Ну в самом деле: вдруг сейчас пойдут танки, где я вас буду искать? А у меня в стволе один патрон. Дайте мне хоть пару еще.
Тот охотно развязал сумку, Гурин взял два патрона (не патроны, а целые снаряды!), положил в карман шинели.
— Пойдемте побыстрее, не отставайте, прошу вас.
— Та успею…
«Да, не повезло мне с напарником. Не только не помощник, а хоть самого бери на буксир», — сокрушался Гурин. Его медлительность, тягучее спокойствие, невозмутимость начинали раздражать Гурина. Но он сдерживался: старик, что с него возьмешь. «И все-таки совесть должен бы иметь, хотя бы немножко понес ружье, а я взял бы сумку с патронами… Самому взвалить на него ружье, что ли? А потом что? Он совсем отстанет…»