— Ладно, берите, ешьте.
Безбровый тут же вскочил, подобрал с пола котелок, навалил в него каши до краев, понес на свою постель. Разведчик повернулся на другой бок, достал немецкий нож с ложкой и вилкой, отщелкнул ложку, и они вдвоем принялись есть. Безбровый что-то помыкивал набитым ртом, не разобрать было, может, он просто от удовольствия издавал какие-то звуки.
Ночью они опять о чем-то шептались, спорили.
А утром их сосед, молоденький паренек, со страхом передал Гурину разговор новичков. Будто безбровый сказал разведчику:
«Неправильно поделил. Себе все желтенькие, забрал, а мне одни беленькие, штамповку».
«Молчи! Какие там желтенькие? Одни только и попались».
«Врешь. Штук пять».
«Цыц!»
«Не поделишь поровну, курва буду, продам! Ты первый заставил стрелять. Мне дадут штрафную, а тебя шлепнут, как пить дать».
«Цыц! Или я тебя сейчас так приголублю, что утром, не проснешься. Завтра поговорим».
— Да чепуха! — сказал Гурин солдату. — Трофеи, наверное, не поделили.
— А при чем тут «штрафная», «шлепнут»?
— Это псих все, наверное, стращает. Ты же видел, какой он. Не обращай внимания.
— Слушай, старшой, — подошел к Гурину разведчик. — Ты не поверишь, но у меня что-то рана разыгралась. Позволь мне остаться, к врачу пойду, — и смотрит на Гурина такими голубыми, такими честными глазами, что у Василия не то что недоверия к нему не осталось, а захотелось помочь этому хорошему парню.
— Ну что ж, конечно, оставайся.
— Я свое наверстаю, ты будь уверен.
— Да ладно… О чем речь?
Безбровый заметался нервозно вокруг разведчика:
— Ты что, остаешься?
— Болит страшно, — поморщился тот, изобразив мучительную боль.
Безбровый посмотрел недоверчиво на своего друга, кинулся было к Гурину, хотел тоже, наверное, отпроситься, да не решился. Пошел вместе со всеми на кукурузу.
А вечером, когда вернулись, разведчика на месте не оказалось. Дневальный сообщил, что он пошел в деревню и просил передать Гурину: «Пусть старшой не беспокоится, к отбою вернусь». Там у него вроде знакомая.
— Ну и ладно. Молодец, что предупредил.
И вдруг как завопит не своим голосом, как затанцует на своей соломе безбровый:
— Ушел, гад! Смылся! Забрал все! Ну, курва буду, продам! Сейчас пойду в Смерш.
И тут как раз майор появился на пороге. Услышав шум, послушал, ничего не понял, спросил у Гурина:
— Что случилось?
— Сам пока не знаю, мы только что пришли с работы.
Увидел безбровый майора, кинулся к нему:
— Товарищ майор, это бандит, — указал на пустую постель разведчика. — Он все часы унес, все золотые, а мне оставил вот, — и он растопырил ладони, на пол упало несколько часов. — Он самострел… Но я не виноват, он первый заставил меня стрелять в себя, а потом… Я не хотел, а он сам прострелил мне руку… Честное слово… — безбровый стал размазывать по лицу и слезы и сопли. — Ушел, гад, унес все…