Мы допили остатки, прихватили мои сценарии и вышли на улицу. Уже сугробы намело, а снег всё шёл. Надо не забыть внести в дом зонтик. Его нельзя дальше оставлять на балконе. В своей тоненькой рубашечке с открытым горлом Педер был похож на гастарбайтера, который не понимает природы холода и у которого целая зима уходит на то, чтобы научиться мёрзнуть. На Терезегатен мы взяли такси и доехали до Соллипласс. Ветви нашего дерева белели, словно оно за это время стало альбиносом. Но Педер привёз меня смотреть не на дерево, а на магазин его отца. — Я тоже обзавёлся табличкой, — сообщил он. С магазина исчезла прежняя вывеска МАРКИ МИИЛА — ПОКУПКА И ПРОДАЖА. Вместо неё над дверью висела новая с остренькими пластмассовыми буквами: Миил & Барнум. Я хотел спросить, как это понимать, но Педер отпер дверь и втянул меня внутрь. От марок здесь не осталось и полследочка. Ящики и шкафы зияли пустотой. Всё испарилось, как и не бывало, даже неистребимый запах бумаги и резины. Зато появилась новая мебель: письменный стол, шкаф для документов, диван и мягкое кресло. — Ну как? — спросил Педер. Я обернулся к нему: — А куда всё делось? — Продал, конечно. — Приехал домой и продал всё папино? — На минуту сбитый с толку, Педер потеребил пальцами рот. Голос у него дребезжал. — Ты стал сентиментальным, а, Барнум? — Да, — ответил я. Он заулыбался — с Педером всякая гроза минут на пять, не дольше. — Ты думал, я до конца жизни буду зубчики на марках пересчитывать? — Я уселся в кресло. Там были подголовник, амортизатор и колесо, к тому же оно вращалось. И в целом вызывало ассоциации с «Тати» или магазином «Плэйтайм», с дверями, которые бесшумно сходятся за спиной человека. — А что делает на вывеске моё имя? — спросил я. Педер вздохнул. — Ты забыл, о чём мы с тобой сговаривались? — Я вскочил и схватил его за грудки: — Я-то как раз не забыл, а сколько времени ты не давал о себе знать! — прошипел я. Педер толкнул меня обратно. — Барнум, это твоё кресло. — Я вытаращился на него: — Чего? — А Педер стал раскручивать меня с дикой скоростью, я даже в подлокотники вцепился, у меня закружилась голова, я верещал, а Педер хохотал, наконец кресло остановилось, это было как в игре в бутылочку, только в роли бутылочки выступал я. Педер нагнулся ко мне: — Сочинитель и считатель, Барнум. Ты сочиняешь, я подсчитываю, сколько это стоит. — Я зажмурился и мотнул головой. Педер положил ладони мне на плечи. — Барнум, мы будем делать кино. Ты пишешь. Я продаю. — А Вивиан гримёром! — закричал я. Педер достал из архивной папки вырезку из газеты. Это была статья Бенте Сюнт. —