– Тебя что-то здесь держит?
– Да. Есть тут одно чудовище…
– Премьер?
– Да, его так называли…
– Пока я с ним ничего не могу сделать.
– Но почему?
– Прихлопнуть его нетрудно. Хоть сейчас. Но ты понимаешь – оригинал ещё жив. Там, в твоём мире. И если он почувствует, что его здешний двойник исчез, знаешь, что будет…
– Ничего мне не будет.
– Антошка… Ты ведь не один. Не боишься, что они доберутся не только до тебя, но и до тех, кто тебе дорог?
– Я думаю… Нет, я уверен. Почти уверен. Если здешний монстр сдохнет, то и тот переживет его ненадолго. Ему просто незачем будет жить. Там он не может делать… то, что здесь. Стоит ему уснуть и не увидеть своих кровавых снов, и он уже не проснется.
– Значит, ты уверен…
– Уверен? Почти… Честно говоря, не знаю. Но готов рискнуть. Если всё оставить как есть, он точно от нас не отстанет.
– Прости, но я слишком слаб, чтобы с тобой спорить. – Прадед щелкнул пальцами, и с потолка свалились Привратник, на этот раз настоящий, и Могильщик, почему-то закованный в наручники.
– По факту прямого нарушения пункта третьего раздела шестого главы первой Положения о запрещённой деятельности для лиц первой очереди… – с ходу начал докладывать товарищ майор, но вскоре замолк, поймав на себе суровый взгляд Самого.
– Освободи его. – Прадед кивнул на Могильщика, и Привратник торопливо достал ключи из нагрудного кармана френча.
– Я так – на всякий случай. В соответствии… – пытался оправдаться товарищ майор.
– Нужна могила… – На этот раз прадед обращался к Могильщику, который уже поглаживал натертые «браслетами» запястья. – Такая, чтобы на века – глубокая и надёжная.
– Сделаем. Я ж разве когда халтурил… – пообещал Могильщик. – А потом я уйду? Со всем добром. Да?
– А вы, дражайший Виталий Ефремович, доставьте мне немедленно дело № 998.
– В нём 126 томов. Все прикажете нести? – поинтересовался Привратник.
– Нет. Хватит и одного – самого первого.
Немедленно появился лакей и положил на освободившийся стол потрепанную папку.
Прадед неторопливо распутал завязки, вытряхнул на залитую остатками чая столешницу документы, протоколы, справки, бланки, заполненные ровным почерком Привратника. Потом выловил из вороха бумаг пожелтевшую фотографию и, глядя Антону в глаза, опустил уголок снимка в пламя свечи. Изображение, казалось, ожило: сначала на лице человека, сидящего за столом на летней веранде, читалось умиротворение и довольство, но по мере того, как пламя подбиралось к нему, это выражение постепенно сменялось беспокойством, страхом, отчаяньем. Рот его раскрылся в беззвучном крике, но последний сполох огня превратил снимок в невесомый клочок пепла, который, рассыпая последние искры, повис в воздухе и распался в пыль.