— Нет, Семён, — ответил Лавровский. — В редакцию меня пусть кто-нибудь другой подбросит. А ты потом подъедешь. Пока побудь здесь, запиши, кто выиграет последние заезды. Записная книжка-то с собой?
— А то! — Гирин хлопнул себя по карману синего халата, где теперь всегда лежала записная книжка, подаренная Алексеем.
Ожидая пока Семён найдёт свободного извозчика, Лавровский подошёл к богато и со вкусом одетому мужчине лет тридцати пяти, задумчиво стоящему возле большого чёрного ящика на треноге. Это был действительный член бегового общества Алексей Сергеевич Мазурин. Лошадник, в отличие от своего недавно умершего старшего брата Митрофана, посредственный. Зато, как с фотографом с ним в Москве никто сравниться не мог.
— О чем задумались, Алексей Сергеевич? — поздоровавшись, спросил репортёр.
— Да вот прикидываю, как в следующее воскресенье получше увековечить нашу Арфу после победы. Боюсь, что не смогу уговорить чинуш из Петербурга попозировать при вручении кубка.
— Вы настолько уверены, что Арфа возьмёт приз Главного управления государственного коннозаводства?
— Даже не сомневаюсь. Покойный брат, царство ему небесное, блестяще знал генеалогию русского рысака. Он сумел подобрать Закрасу самых подходящих кобыл. Я, скрывать не стану, в этом разбираюсь мало. Но по мнению знатоков, кобыле равных нет. Со временем Арфа затмит успехи нашей Красы. А её сёстры Удачная и Шипка будут ещё резвее и выносливее.
Сколько людей, столько и мнений. Лавровскому, по правде говоря, мазуринские кобылы не очень нравились. Мелковаты. Да и порадовать особой резвостью бега, что-то пока не спешили. Но спорить не стал.
— Добгый день, господа. Очень гад вас видеть, — приподняв цилиндр, приветствовал их среднего роста, плотный брюнет с небольшими, лихо закрученными усами и эспаньолкой, одетый по последней парижской моде.
Это был корреспондент нескольких французских газет и журналов, Анри Лансиньяк, приехавший на Всероссийскую художественно-промышленную выставку, открывшуюся в конце мая на Ходынском поле. Там Лавровский с ним и познакомился. Россию француз, по его собственным словам, посещал уже не в первый раз, поэтому русский язык знал в совершенстве. Правда, грассировал жутко.
— Какая стгашная жага, — вытирая лицо платком, сказал француз. — И комагы. Один, загаза, меня пгямо в нос укусил. Стгашно чешется.
Он несколько раз коснулся переносицы, кончиком указательного пальца.
Внезапно Мазурин побледнел, как мел.
— Что с вами, Алексей Сергеевич? — Лавровский кинулся к нему, чтобы поддержать.
— В груди вдруг кольнуло… Наверное, вчера выпил лишний бокал шампанского… Вы не беспокойтесь, уже прошло.