– И все же я прошу вас оказать мне личное одолжение – переговорите сначала со мной.
Вульф повел головой:
– Прошу прощения, мистер Джессел. Я слишком упрям. Не утруждайте себя понапрасну.
Генеральный прокурор оглянулся по сторонам. Если он ожидал предложений, то их не последовало. Тогда он сунул руки в карманы, развернулся на пятках и направился к камину. На полпути он резко остановился и пошел обратно.
– Они все здесь? – спросил он Колвина.
– Да, конечно.
– Пошлите за ними. Мне надо позвонить.
Генеральный прокурор Джессел стоя говорил в телефонную трубку:
– Тогда вы понимаете ситуацию, господин госсекретарь. Один момент. Даю вам Ниро Вульфа.
Он предоставил аппарат в распоряжение Вульфа, который сидел у стола. Брэгэн и посол с женой находились на диване, переставленном от стены в середину комнаты. Миссис Лисон усадили в кресло рядом с диваном. Спайрос Паппс, человек коварный, злокозненный и откровенный, устроился на большой пухлой подушке у ног миссис Лисон. Феррис и шериф оккупировали стулья чуть в стороне; за ними стояли лейтенант Хопп и двое его коллег. Окружной прокурор Колвин занял пост возле стола, почти вплотную к Вульфу, а Джессил, передав трубку, также остался стоять рядом. Я тоже был на ногах, у босса за спиной. У меня не было ни малейшего представления, к чему идет дело, но Вульф сказал, что собирается назвать имя убийцы, поэтому, пока передвигали мебель и рассаживались, я сбегал к себе в комнату, достал из чемодана пистолет и на всякий случай сунул его в боковой карман.
Вульф заговорил непринужденным тоном:
– Это Ниро Вульф, господин госсекретарь. Мне следовало попросить мистера Джессела, чтобы он предупредил вас: наша беседа займет некоторое время, минут десять, а то и более. Надеюсь, вы удобно сидите… Да, сэр, я понимаю и не отниму у вас времени больше, чем необходимо. К сожалению, иного выхода нет. Вы уже знакомы с подробностями дела, так что перейду прямо к сути. Я знаю, кто убил мистера Лисона. Разоблачать его перед представителями закона будет бесполезно; тем не менее я хочу разоблачить этого человека: во-первых, потому, что, если я этого не сделаю, меня будут держать здесь и докучать глупостями неопределенно долгое время; а во-вторых, потому, что он имел глупость задеть мое самолюбие… Да, сэр, но если я буду говорить, то только по-своему, и думаю, что сначала вам следует выслушать меня…
Сегодня я должен был готовить на обед форель. Мне принесли четыре корзины с уловом, на каждой из которых имелась бирка с именем рыбака. В трех корзинах рыба была безупречно свежей, а в корзине посла Келефи – нет. Его форель не окоченела, не обесцветилась – ничего такого, что бросалось бы в глаза. Даже повар не заметил, что с ней что-то не так. Но поймана она была явно не сегодня. Это долго объяснять, но опытный человек всегда может точно сказать, насколько свежа рыба, вне зависимости от того, как ее хранили. Поверьте мне, я никогда в таких случаях не ошибаюсь. Разумеется, я не стал использовать эту форель в своем блюде. Повар поинтересовался почему, но я не открыл ему истинную причину, не желая ставить посла в неловкое положение. Сам я предположил, что этим утром господину послу недостало либо везения, либо умения и он каким-то образом раздобыл эту ранее пойманную форель, чтобы скрыть сегодняшнюю неудачу.