Чеговицы напоминали Головню, но внимательно осмотрев его, я пришёл к выводу: прежде посёлок был значительно больше, нежели передовой форпост людей в землях нечисти. И солидная наружная стена, и система каналов в полях и даже домики для обмолота среди нив. Теперь, всё — заброшено. Там, где должны расти злаки и овощи — сплошной бурьян, стена прохудилась и обветшала, а домики покосились, позволив стихии провалить покатые крыши. Только ворота выглядели более–менее достойно: добротные брёвна, стянутые толстой металлической полосой.
Я заметил знакомые светящиеся метёлки, удивившие нас около Головни и дёрнул Еву за полу плаща.
— Ева, это что ещё за? Мы думали это какое‑то украшение к празднику.
— Да нет, 0- она пожала плечами и решительно направилась к воротам, — эти штуковины появились у каждого города и посёлка последние пятьдесят лет, где раньше, где позже. Никто не знает, зачем и почему. Стоит себе и светит — ни вреда, ни пользы. Открывайте!
Она стукнула кулаком в брёвна ворот и глухой звук треском разорвал мертвенную тишину ночи. Качнулся тусклый масляный светильник на скрипящей ржавой цепи около небольшого окошка, забранного деревянной решёткой. Спустя долгие минуты, наполненные скрипом цепи, за стеной захрустело, пискнуло и в окне появилась бледная физиономия с чёрными провалами испуганных глаз. Ева отступила, позволив сторожу рассмотреть себя и сделала нам знак: оставайтесь на месте.
Физиономия за решёткой казалась неживой, точно вампиршу разглядывал покойник, потом скрипучий голос испуганно взвизгнул:
— Кто?
— Лавр, — Ева нетерпеливо топнула ногой, — не думаю, будто ты способен забыть меня за те два года, которые мы не виделись или спутать вампира с кем‑то ещё.
— Мало ли, — отверстие в стене опустело, а ворота скрипнули и задрожали. Из‑за брёвен продолжал доноситься глухой недовольный говорок, — ночь та вона какая глухая! А ежели тать который? Али лесовики шутковать вздумают? Вампир, гляди ты, давненько вас не видать было…
Ворота очень медленно с противным протяжным скрипом отворились и мы вошли внутрь. Чёрт, внутри воздух оказался спёртым, как у дома Леонтии, словно нас занесло в старый склеп, полный покойников. Да и человек, толкавший ворота за нашими спинами, больше напоминал мертвеца средней степени разложения, чем живое существо. Проплешины в волосах, отвратительные язвы на коже, хорошо различимые сквозь прорехи в одежде и другие признаки тяжёлой болезни. Ко всему прочему он прихрамывал на левую ногу.
— Семён то вона совсем расхворался, — бормотал он себе под нос, — встать, зараза такая, не могёть, а я давай, отдувайся за четверых.