Вол и осел при яслях (Сюпервьель) - страница 4

«Слишком поздно, – спохватывался тогда вол. – Мне не следовало пить эту воду».

Он едва осмеливался дышать – сам воздух казался ему исполненным святости и прекрасно знающим обо всём.

Вол боялся вдохнуть ангела.

Волу стало стыдно, что он не всегда вёл себя так, как следовало бы.

«Ну конечно, надо стать лучше, чем раньше, вот и всё. Просто больше уделять внимания всему. Например, смотреть, куда ставишь копыта».

А осёл чувствовал себя прекрасно.

В хлев заглянуло солнце, и животные заспорили, кому из них выпадет честь дать ребёнку тень.

«Немного солнца, может быть, не принесёт вреда, – подумал вол, – но осёл опять начнёт говорить, что я ничего не понимаю».

Младенец продолжал спать и время от времени, как бы размышляя о чём-то во сне, хмурил брови.

Однажды, когда Дева стояла на пороге и отвечала на тысячи вопросов, что задавали будущие христиане, осёл осторожно перевернул ребёнка на другой бок. Вернувшись к Младенцу, Мария очень испугалась: со слепым упорством она искала лицо сына там, где оно было раньше.

Поняв наконец, что произошло, Дева повелела ослу никогда больше не трогать ребёнка. Вол одобрил это совершенно особым молчанием. Он вообще умел придавать своему молчанию определённые нюансы, ритм, наделял его даже пунктуацией. В холодные дни о движении его мысли легко можно было догадаться по высоте клубов пара, вырывавшихся из ноздрей. И сделать соответствующие выводы.

Вол понимал, что ему разрешено оказывать Младенцу лишь косвенные услуги – вызывать на себя мух, залетавших в хлев (каждое утро он тёрся спиной о гнездо диких пчёл), или – ещё лучше – размазывать насекомых по стенам.

Осёл прислушивался к звукам, доносившимся снаружи, и, если что-то казалось ему подозрительным, преграждал вход в хлев. Тут же вол вставал за его спиной, чтобы преграда была надёжнее. Оба изо всех сил старались стать как можно более массивными: пока угроза сохранялась, их головы и утробы словно бы наполнялись свинцом и гранитом, а в глазах загоралась особая бдительность.

Вола поражало, когда он видел, как Дева, подойдя к яслям, одаряла Младенца чем-то, отчего тот сразу же расплывался в улыбке. Иосифу, несмотря на его бороду, это тоже удавалось – был ли он просто рядом с ребёнком или играл на флейте. Волу тоже хотелось сыграть что-нибудь. Но ему оставалось только выпускать воздух из ноздрей.

«Мне не хочется плохо отзываться о хозяине, однако я не думаю, что он смог бы своим дыханием согреть Младенца Иисуса, – размышлял вол. – Да, конечно, у него есть флейта, но лишь один на один с ребёнком я чувствую себя спокойно – только в этом случае меня ничто не беспокоит. Младенец становится существом, которое нуждается в защите. И только вол может её обеспечить».