Наконец я вошел в плохо освещенное помещение со стенами из крепких сосновых бревен. Видимо, несколько припоздал, потому что комиссар уже произносил пламенную речь о свободной армии русской революции, которая, дескать, должна защитить завоевания новорожденной демократии.
Голос его сразу показался мне знакомым. Когда глаза привыкли к полумраку, царившему в помещении штаба, я смог как следует разглядеть этого человека…
Сердце мое учащенно забилось…
Да, за почти три года он несколько изменился. Незнакомец слегка похудел. Да и одет был не как прежде: в двубортный пиджак и розовую сорочку. Сейчас он напялил на себя какую-то диковинную полувоенную форму: обтягивающий торс френч, сапоги и модные до начала боевых действий узкие французские брюки.
Впрочем, багровое лицо его, и особенно оттопыренные уши сохранились точно в таком состоянии, в каковом пребывали во время роскошного пира в кабинете крестного.
У сидевших рядом офицеров я выведал, что это и есть правительственный посланец, зовут его Филимон Назарович Желтицкий, и является он членом партии социалистов-революционеров с 1908 года.
Я, наверное, так пристально смотрел на комиссара, что он обратил на это внимание. Задержал на мне взгляд, оборвал очередную пылкую тираду, лукаво прищурился.
Затем неожиданно ухмыльнулся и, подмигнув мне заговорщицки, продолжил свою речь как ни в чем не бывало.
У меня перехватило дыхание, заполыхали щеки от возмущения.
Наглый убийца! Как быть дальше?.. Сообщить в полицию, виноват, в милицию? Но он, скорее, сам меня туда теперь отведет. За клевету на представителя демократической власти.
Что делать? Как поступить? Ответов не находилось…
Встреча вскоре завершилась. Офицерские чины расходились по позициям, горячо обсуждая известия, привезенные из Петрограда комиссаром. Желтицкий улучил момент, когда я остался один, и широко улыбаясь, радостным колобком подкатился ко мне. Его характерное лицо приобрело, можно сказать, мечтательное выражение.
– Вы, кажется, вспомнили меня? – полуутвердительно поинтересовался он, приветливо взяв меня под руку.
Я дернулся, будто от удара электричеством:
– Мне с вами, сударь, беседовать не о чем. Вы – преступник, убийца, а я – фронтовой офицер, – попытался я пресечь бесцеремонные попытки комиссара завязать разговор.
Не хватало еще удариться в совместные лирические воспоминания!
Желтицкий изумленно посмотрел на меня:
– Позвольте, я ничего не понимаю… Откуда вы осведомлены об убийстве? – он помолчал, затем бросил на меня жесткий взгляд. – А как, по-вашему, я должен был поступить? Если бы я пощадил этого жандарма, то он бы непременно убил меня!