Родные, извещенные телеграммой, уже поджидали приезда служивого.
Едва Семен переступил порог родной хаты, как сейчас же со всей станицы сбежались многочисленные родственники.
Служивого, как самого дорогого, почетного гостя, усадили в передний угол, под образа. На стол выставили угощения. Родственники расселись вокруг него, и началась гульба.
Гуляли шумно. Меланья Никитична вынула из сундука бережно хранимую там сыновью двухрядку и передала ему.
— Ну-ка, Сема, поиграй гостям. Не забыл ли, сынок?
— Нет, мама — улыбнулся Семен. — Такое никогда не забудется. Да и на фронте доводилось поиграть иной раз.
Он заправил ремень за плечо, раза два рванул мехами, пробуя — не рассохлась ли. А потом, лукаво подмигнув смущающейся девушке, пробежал пальцами по перламутровым ладам. Низкая хата наполнилась звонкой, веселой мелодией. Буденный был искусный гармонист, играл еще в юности. Когда был парнем, то, бывало, ни одна казачья свадьба или крестины без него не обходились. Всюду был желанным гостем.
— А ну-ка, бабоньки, — кивнул он двум молодым женщинам, сидевшим на лавке и не спускавшим с него глаз, — пойдите-ка, попляшите.
Те будто только того и ждали. Замахав белыми кружевными платочками, они закружились по хате, выбивая каблуками дробь на земляном полу.
— Мой миленок темноус, — запела одна из них, высокая, пригожая, черноокая женщина, улыбчиво поглядывая на служивого.
— А я его не боюсь, — тоненько закончила вторая, бросаясь вприсядку. — Ух, ты!..
Семен усмехнулся.
— Ух и бабы! — покачал он головой. — Оторвиголовы.
К нему подсел тщедушный пьяный старичок, дальний родственник, дед Трифон.
— Гляжу я на тебя, Семен, — пьяно загнусавил он, — ну, який же ты, к чертям, служивый, а?.. Ни погонов у тебя нема на плечах, ни крестов-медалей на грудях… Ну разве ж так положено служивому?.. Ведь я слыхав, будто ты бантист… четыре креста да четыре медали имеешь… И будто чин у тебя немалый — старший унтер-офицер. А ничого того не бачим у тебя… Куда ты свои заслуги подевал, а?.. Як кочет общипанный сидишь… Тьфу, прости меня, господи! Вот так надысь и мой Мишка со службы пришел, гол, як сокол… Ни погонов на нем нема, ни заслуг… Прямо-таки срамота глядеть… Кажу ему: «Мишка, сгинь с моих очей! Зрить не могу такого. Иде, говорю, подевал свои погоны и заслуги?» А вин, нет щоб утешить мое родительское сердце, смеется, проклятущий. «Батя, каже, все свои заслуги я, мол, в посылочку запаковал да царю на память отослал…» Вот и пойми его: чи смеется, чи правду балакае… Я так розумию, Семен, що вы с моим Мишкой — сукины сыны… Продались вы не за понюх табаку лешему на рога…