Помня наставления полковника «проникать в духовный мир Дубовой», он еще и еще раз вызывал на открытый разговор Леонида Алексеевича. Однажды Наливайко показал ему копию дневника Нины Владимировны и Дробота.
Валуев «проглотил» этот документ и в тот же день попросил майора вечером зайти к нему. Майор застал его очень расстроенным.
— Если бы ты знал, Сергей Петрович, как эти записки разбередили мое сердце! Опять я Нину Владимировну вижу как живую. И опять пережил весь ужас ее потери и отчаяния от собственной бесхарактерности.
— Да. Может быть, став твоей женой, она и не погибла бы.
— Все не хватало смелости сказать ей о самом главном. Но она постоянно меня останавливала, откладывала разговор.
— Может быть, она кого-нибудь любила?
Валуев понурил голову. Его серые глаза потухли, и на лбу собрались складки.
— Я же тебе говорил, что в ней перегорала любовь к Дроботу. Я и ждал, надеялся, что со временем Нина ответит на мое чувство.
— А может быть, тут был виною другой, не Дробот? Говорят, к ней кто-то приезжал из Пылкова, — майор с надеждой ждал ответа.
— Приезжал? Не знаю. Нина последние полгода была со мною довольно откровенна. Бывал у нее Дробот. Однажды летом приезжал бывший сокурсник по институту. Он просил помочь найти для него работу.
— А этот сокурсник не мог быть твоим соперником?
Валуев мрачно усмехнулся.
— Нет. Ты просто не знаешь его. Нина дала ему довольно точную характеристику: «мразь сопливая». Она даже отказалась помочь ему найти работу. Нет. Она не могла заинтересоваться таким типом.
Все было ясно. Наливайко радовался, что еще раз подтвердились предположения относительно морального облика Нины Владимировны. «Письмо Крижача к ней — фальшивое. Его пытались подсунуть. Ради этого и совершили убийство агента. Сам он писать не мог. Это по существу был для него смертный приговор. Значит, почерк подделан. Но тогда его могли подделать и на телеграфном бланке и на предсмертной записке». Выводы были неприятные. Они грозили опять свести на нет все усилия чекистов, всю деятельность десятков людей, которые занимались делом Дубовой, помогали работникам органов.
Домой майор возвращался уже за полночь. Размышления приводили его все к тому же: верно ли его последнее предположение?
Улица Василия Стефаника длинная и темная. Газовые фонари освещают только номера домов.
Еще при повороте на эту улицу Сергей Петрович заметил впереди себя мужские фигуры. Они шли средним шагом, не приближаясь и не удаляясь. Чутье оперативного работника подсказало ему что-то недоброе. Пройдя несколько домов, он заметил и позади себя две фигуры. Один из идущих был детиной огромного роста.