Мне казалось, что допусти я формирование пирамидки до конца, до самого острия, и сознание моё схлопнется в одну точку, прекратив жизнь.
Просыпался я в таких случаях тяжело и долго приходил в себя.
Мой знакомый врач, с которым я поделился описанием замысловатых видений, однозначно заключил:
— Признаки алкогольного делирия, дальше появятся черти.
Я опять заключил с оторвой соглашение, на этот раз об ограничении потребления спиртного, к выполнению которого, впрочем, стремился один я. Здоровая, цветущая девушка алкала много, и никогда поутру не страдала от перебора веселящей жидкости.
Я поделился с Фаукатом своими терзаниями.
Он был психологически и криминально образован, да и, вообще, по отношению ко мне, душевный человек, хотя со многими задирался по бывшей милицейской привычке.
Он понял всё.
— Не лишены, не лишены оснований твои гуманные порывы. Но выбирай, как жить: или принуждать, слышишь — принуждать себя стремиться к высоким материям, или жить полнокровной жизнью, удовлетворять свои естественные желания. Что тебе надо? У тебя всё есть: девчонка с роскошным телом, денег хватает на выпивку.
— Так просто? Что я животное с рефлексами?
— А сущность человека на 50 % наследуется этологически от животных, его дальних предков. И ещё на 30 % закладывается в возрасте, когда ты ходил под стол и мечтал о сладкой конфетке.
— Так у меня отец был умный, главный бухгалтер крупного предприятия. И мама — педагог. Откуда дурная наследственность?
— Э, от родителей мало, что передаётся по наследству. Главная составляющая сущности закрепляется повторением во многих поколениях, кто твои предки, знаешь?
— Прадед и дальше из яицких казаков.
— Думаешь, они смотрели картины Леонардо да Винчи? Казаки — люди вольные, разгульные, так что не перечь своему наследству. Собственно, ради чего ещё жить на этом свете, кроме секса и пьянки?
— Ладно! — как бы согласился я с Фаукатом, и мы чокнулись.
Однако, не очень-то доверял я рассуждениям бывшего капитана милиции, сам он вёл бездумно разгульный образ жизни.
Один раз спасали уже Фауката в реанимации, когда, вдрызг пьяный, задрался он с мужиками в автобусе, а те выбросили его на улицу, на тридцатиградусный мороз.
Друг сбежал из больницы на второй день, как только забилось сердце, и позвонил мне.
У него были синие, отмороженные уши и щёки. Не знаю, следовало ли пить с ним в это время, с опасностью для его здоровья, но, он всё равно совершил бы это с другими или один. По крайней мере, после выпивки, которую я постарался ограничить, наложил ему компресс с цинковой мазью на больные места и не ушёл, пока он умиротворённо не уснул.