Дневник последнего любовника России. Путешествие из Конотопа в Петербург (Николаев) - страница 61

Гулянка получилась веселая и закончилась тем, что я с одним из купцов отправился уже глубокой ночью на ловлю местных баб. Наш поход сопровождался беспрерывными драками в кромешной темноте с мужиками, стрельбой и бабьим визгом. Не помню, чтоб мы поймали хоть одну бабу, а утром у купца оказалась свернутой набок скула.

Удивительно: хотя края тут были глухие, но слухи распространялись с невероятною, даже противоестественною быстротой. Когда наш караван достиг следующего села, нас у околицы уже встречали мужики с оглоблями и вилами в руках. Наверное, вот так же в древние времена, когда здесь еще обитали разные Змеи Горынычи, мужики отстаивали от них свои жилища и жен. Мы не смогли даже въехать в село, а принуждены были двинуться по объездной дороге.

Вскоре часть каравана, возглавляемая купцом со свернутой скулой, направилась на Почепскую ярмарку, а мы взяли направление на Брянск.

Наше дальнейшее путешествие до самого Брянска прошло без особых происшествий и приключений, если не считать того, что зарядили дожди, дороги стали непролазными, и временами нам приходилось тащить через грязь брички чуть ли не на руках. Ночевать приходилось где попало, пара пирушек, разумеется, случилась, и однажды мне довелось овладеть зазевавшейся трубчевской подрядчицей в красном платке. Но это так, мелочи.

Разговоров с Езерским я избегал – и задушевных, и даже просто философических. Корнет никак не мог взять в толк – какая кошка между нами пробежала, а я не вдавался в объяснения.

Езерский теперь ехал в своей бричке, а я – в своей. Временами я слышал, как ошалевший от скуки корнет декламировал стихи на французском, а когда и это ему надоедало, кричал звонким голосом: «На Брянск! На Брянск! На Брянск!»

Мы услышали голос Брянска, когда до него оставалось еще с десяток верст. То грянули пушки арсенала, проверяемые на цельность.

– Во-ка, как говорит Брянск-батюшка! – радостно воскликнул ямщик. – А ну, пошли, пошли, родимые!

Он взмахнул кнутом и разразился жестокой бранью на лошадей, которых только что назвал родимыми. Езерский выскочил из брички и побежал рядом с дорогой, чтобы размять свои нижние конечности. Только сейчас я обратил внимание, что они у него были весьма тонкие и длинные – прямо как у кузнечика. Тотчас на меня нахлынули воспоминания о Елене Николаевне, я живо представил, как она, закатывая глаза, ласкает эти длинные нелепые ноги. К сердцу моему подступило что-то тяжелое, и я с удовольствием представил, как забавно взбрыкнул бы ими корнет, если б его сейчас подстрелить. Я засмеялся, а корнет, сочтя мой смех одобрительным, дружелюбно улыбнулся в ответ.