Никакого продуктивного сотрудничества в таком варианте не получается, потому что у кого-то картину надо принципиально менять. Но у ДНК-генеалога гаплотипы-гаплогруппы, их менять не получится. А у археолога – материальные признаки, и учебник на столе. Тоже менять не получится. Особенно если никакого желания нет понять глубинные закономерности древних миграций. Попросту говоря, археологу дают то, что он не запрашивал и знать не хочет. В этом и проблема.
Приведу пример из близкой мне химии. Допустим, я хочу узнать механизм некой химической реакции. «Механизм реакции» в химии – это обычно порядок, последовательность взаимодействия (успешного соударения) молекул, идентификация промежуточных продуктов реакции и скоростей этих процессов, как промежуточных, так и суммарной скорости, из исходных веществ в конечные. О моем желании узнал физик, принес мне десяток страниц математических формул и квантово-механических расчетов и говорит: вот здесь все, что вы хотели узнать. Я ему: но ведь это вовсе не то, что я хотел узнать, и совсем не в том виде, как я привык и в каком ожидаю ответ на свой вопрос. А он мне: ваши представления давно устарели, как и ваши способы изложения, надо вот так, и будьте благодарны, что вам это объяснили. Спросите – расскажу, как и что.
Я, честно говоря, и спрашивать не буду. Потому что вся моя система знаний построена по-другому, она завязана на другие системы, на работы коллег, на то, что от меня ожидают на научных симпозиумах, и никто в таком виде «ответы на вопросы» от меня не примет. Их просто некуда встроить в нашем научном сообществе. Возможно, именно в этом проблема в коммуникациях между ДНК-генеалогией, с одной стороны, и археологией и лингвистикой, с другой. Правда, и между археологией и лингвистикой во многом тоже.
Но этого объяснения недостаточно. Давайте в качестве очередного примера взглянем на диалог известного историка Л.С. Клейна и автора настоящей статьи. Диалог наш был в объеме 45 писем, более полутораста страниц журнального текста (опубликован в февральском Вестнике Академии ДНК-генеалогии, 2011 г., том 4, № 2, с. 246–402). К 19-му письму стало ясно, что мы оба уперлись в определения, дефиниции, и так и не доберемся до сути дискуссии о связи ДНК-генеалогии и истории-археологии-лингвистики.
Например, у меня арии – это носители гаплогруппы R1a в 3–2-м тыс. до н. э. (c расширением на несколько тысячелетий в древность и на тысячелетие «вверх», до начала нашей эры, хотя эти границы условны), которые продвинулись с Русской равнины в Индостан, на Иранское плато, и через Кавказ в Анатолию, Митанни и на Аравийский полуостров, пронеся по всем этим направлениям и регионам свою гаплогруппу R1a. Более того, это они же, арии, прошли далеко за Урал, на тысячи километров восточнее, и ту же гаплогруппу R1a и те же гаплотипы определяют в ископаемых костях в Минусинской котловине, между Кузнецким Алатау на севере и Восточными и Западными Саянами на юге, в местах так называемого скифского круга. Именно эта гаплогруппа в виде совершенно определенной метки в Y-хромосоме ДНК и передающаяся по наследству вплоть до настоящего времени, у современных славян гаплогруппы R1a, является идентификатором ариев и их потомков – и в Индии, и в Иране, и в Месопотамии, и на Ближнем Востоке, и на Алтае, у скифов, и вообще везде, куда они ни прибывали.