— О чем ты думаешь? — спросил меня Вадик.
— О жизни. Совсем недавно мне казалось, что я не смогу смириться с маминым предательством и всем остальным, что после случилось. Я думала, что эта боль всегда будет со мной, а вот здесь, на море, я поняла, что снова могу и хочу жить.
— Иногда я удивляюсь, что тебе только шестнадцать. Ты какая-то слишком умная.
Он обнял меня за плечи, и мы, устав прижиматься на пятачке и смотреть на чужие поцелуи, спустились к самому морю и, разувшись, пошли по воде к дикому пляжу. Там никого не было, мы сели на забытые кем-то полотенца. Я чувствовала его руки, губы, он шептал мне ласковые слова, созвучные звуку волн.
Я стала расстегивать ему рубашку. Он перехватил мои и руки и спросил:
— Ты действительно этого хочешь?
— Да, да.
— И ты не будешь потом жалеть об этом?
— Конечно, нет, глупенький.
Эта ночь была самой восхитительной в моей жизни: я делала все, что было раньше под запретом, и это придавало особый вкус нашим поцелуям и ласкам. Мы были совершенно одни, в чужом городе, двое сбежавших из дома школьников, которым полагалось чинно отдыхать с родителями и быть к десяти дома.
«Как правильно я сделала, что приехала сюда», — подумала я в который раз.
Мы долго барахтались у берега. Я убегала от него, он догонял и снова, и снова целовал меня. Наверное, в тот момент, он тоже был счастлив, но я боялась спросить, он все равно превратил бы все в шутку.
Так мы и жили: плавали и загорали, а потом бежали в нашу комнату, чтобы упасть в объятия друг друга. Я похудела и загорела, лицо приобрело незнакомое мне взрослое выражение, а в глазах притаилась тайна.
На какое-то время мне удалось отодвинуть от себя все проблемы, но однажды утром я проснулась раньше обычного с чувством тревоги. У нас заканчивались деньги, пора было возвращаться в Москву, а мне этого очень не хотелось. В плохом расположении духа я выбралась из постели и вышла в сад. Хозяйка комнаты поливала кусты роз. Цветы были бордово-красные, розовые, желтые и белые, пышные, совсем непохожие на подмосковные. Казалось, они впитали в себя всю красоту южной природы и солнца. До сих пор мы редко разговаривали с Марией Васильевной, лишь иногда я ловила на себе внимательный взгляд ее добрых глаз. Мария Васильевна — маленькая живая старушка, с гладко зачесанными волосами, собранными в аккуратный пучок, чем-то напоминала мне мою бабушку.
— Какие у вас чудесные розы. В Москве таких нет.
— В Москве, деточка, нет тепла, ни солнечного, ни душевного. Там другие люди и другие цветы.
— Это верно, люди бледные, а розочки хилые, нам всем не хватает солнца, — согласилась я. — И когда вы успеваете за ними ухаживать, их так у вас много.