Как-то после очередного покупателя, который купил у нас много роз, к нам подвалил свирепый кавказец, за его спиной маячил еще один.
— Почем продаешь? — рявкнул он, обращаясь к нам.
Испытывая неприятное чувство страха, я назвала нашу цену, благоразумно чуть завысив ее.
— Ты что, женщина, — придвинулся он ко мне, обдав винным перегаром и табаком.
— Держите наши цены, на хрен нам торговлю сбиваете?! Держите цены, мать вашу. Ты поняла меня? — он схватил меня за руку.
— Отпустите ее, — вступился Вадик.
— Я все сказал. Еще раз такое будет, больше здесь торговать не будете, ясно?
Не дожидаясь ответа, он и его двойник удалились, чувствуя себя хозяевами этого кусочка земли, называемого рынком.
— Сволочи, — я потерла руку.
— А он дело говорит, — неожиданно сказала тихая армянка слева. — Поднимите цену, больше заработаете, и другим мешать не будете.
— Вы думаете? — интеллигентно поинтересовался Вадик. — Дело в том, что южная роза плохо стоит в воде, поэтому и цена низкая.
— Какая кому разница, сколько она стоит — продали и забыли, — отрезала армянка. — Ваше дело — деньги снять, а не заботиться о ерунде.
— Пожалуй, они правы, — шепнула я Вадику. — Если мы хотим здесь работать — придется играть по их правилам, к сожалению, мы слишком еще слабы, чтобы устанавливать свои.
— Вот позор! Какие-то уроды будут нам диктовать свои условия, — слишком громко возмутился Вадик.
— Тихо, — прижала я палец к его губам. — Разбираться будешь в школе с пацанами, а здесь молчи. К тому же не вижу ничего плохого заработать больше. Посмотри, роз осталось не так много, можно попробовать.
Мы подняли цены, это немного затормозило торговлю, но все равно южные розы продавались хорошо. Через четыре дня мы распродали все.
Оглядываясь назад, могу сказать, что это было интересное время, и я считала, что провела его с большей пользой, нежели в школе. На улице, в пыли и грязи, с исколотыми в кровь руками и карманами, набитыми денежными купюрами, я все-таки гордилась собой. Конечно, у меня никогда не было столько денег, но в то же время я понимала, что опустилась вниз, потеряв что-то очень ценное, может быть, это и был тот социальный статус, над которым я раньше смеялась. Один раз мне приснился сон, что я стою за прилавком, а ко мне подходит моя мама, красиво одетая и причесанная, и, покачав головой, уходит, а я бегу за ней, но не могу догнать. Я проснулась в слезах и долго лежала без сна. Но я не делала ничего плохого. Как мне себя убедить в этом? Может быть поэтому я, несмотря на усталость, иногда плохо спала, для меня было слишком много новых впечатлений. Я с интересом наблюдала за людьми, окружающими меня на рынке: вот бомж, сладко спящий на картонке, а вот старушка-попрошайка, каждый день исправно обходящая цветочные ряды, а вот кавказцы, приехавшие в Москву заработать, и ведущие себя не как гости столицы, а как ее хозяева. Это был совершенно другой мир, отличный от музыки, книг и школы, и я училась в нем выживать. Моя новая жизнь началась здесь, на асфальте, где я наспех ела грязными руками и училась быть взрослой.