– Восемьдесят пять рублей, – равнодушно бросила ей кассирша. Арина сгребла еду с прилавка, вышла на улицу и остановилась в задумчивости.
Еще можно вернуться к выставочному комплексу, и он, скорее всего, еще там. Но зачем? И кто вообще ее пустит обратно, если и билет, и проспекты она оставила на полу первого этажа? И даже если не это, что она ему скажет? Хороша! Наговорила гадостей, обвинила черт знает в чем – и убежала.
Разозлившись вдруг на себя, она вонзила зубы в батон. Да пошло оно все к чертовой бабушке. Звезда. Вот пусть там, в небе, и сияет. А она поедет гулять в парк.
– Между прочим, я рисковал жизнью, чтобы сделать это видео.
Звук незнакомого мужского голоса ворвался в ее сознание, как стрела в сердце. От неожиданности Арина подпрыгнула. А обернувшись, изумленно застыла. Максим Коршун. Он был тут, стоял всего в шаге от нее на залитой солнечным светом московской улице – самоуверенный, в солнцезащитных очках, с шальной улыбкой, блуждающей на губах. Мачо.
– Что вы здесь делаете? – выдохнула Арина.
– А жизнью я дорожу, да будет известно вам, деточка. Жизнь – это единственное, что у меня есть, – продолжил он, стоя, как стоял, без движения. Он что, пришел снять с нее стружку?! Откуда он взялся здесь? Как нашел ее? Может быть, он просто шел мимо? Предположим, на какую-то другую встречу в другом музее. Шел себе, шел и увидел невоспитанную особу в дурацком джинсовом платье и решил ее отчитать.
– Все равно так нельзя, – пробормотала Арина, пряча надкушенный батон за спину.
– Чего нельзя, дитя милое? – тоном несколько сверху вниз полюбопытствовал он и небрежным жестом стянул очки с переносицы. И его серые глаза показались ей еще светлее в солнечном свете – зрачок сжался до точки. А сам он словно светился, согретый лучами. Она согласилась бы простоять вот так, глядя на него, целую вечность. Все ее тело словно загоралось в ответ на его присутствие, и обжигающе горячие волны пронзали ее от макушки до пяток.
Кажется, он прекрасно понимал, какой эффект производит, и с интересом рассматривал ее потерянное лицо. Затем тряхнул головой, ладонями взлохматил волосы, и Арине вдруг невыносимо захотелось прикоснуться к нему, поправ все приличия.
– Так чего же нельзя, моя дорогая? Проект – социальный, и он должен возмущать и будоражить сознание, разве не так?
– Нельзя стоять и спокойно смотреть, как кто-то убивает невинное животное, – отвечала Арина тихо, но твердо.
– Ага, я понял! – кивнул он. – Лучше было мне лечь под пули, защищая жирафа. Вы бы, наверное, того и хотели – чтобы я именно так поступил.