А шаги меж тем приближались.
За колышущиеся перед окнами занавески тоже не спрячешься – слишком легок тюль, слишком прозрачен, как кисея на бедрах танцующей наложницы: вроде скрывает от нескромных взглядов то, что не предназначено для жадных глаз, а не сказать, чтобы не было ничего видно, и неуловимость эта лишь больше распаляет даже опытного в любовных утехах мужчину. Куда же скрыться-то?
– Смотри! – шепнула Орыся, когда Михримах уже почти запаниковала.
Сестра пригляделась: и верно, в тени стоял огромный диван, длинный, словно на нем собралась заседать орда визирей. Цвет его был не то чтобы черный и не то чтобы красный: бурый, чуть выцветший от времени, с полустершимися узорами на бархатной обивке… Среди мечущихся по комнате теней длинная молчаливая громадина как-то терялась, а сейчас Михримах даже удивилась мимолетно: почему же сразу не приметила? Диван не был плотно придвинут к стене, и там как раз оставалось место для двух проворных, тонких станом девчонок.
Успели вовремя: в комнату летящей походкой вбежал великий визирь, паргалы Ибрагим-паша.
Сестры его знали: видели из окон гарема во время больших праздников. И тюрбан этот видели, из лучшего шелка сделанный, и лицо это, надменное обычно, а сейчас странно искаженное, будто мучила великого визиря жажда, которую никак нельзя утолить, или же снедала болезнь, от которой ни один доктор не ведал лекарства. Так, по крайней мере, подумала Орыся, рискнувшая выглянуть из-за спинки дивана и на миг увидевшая выражение лица Ибрагима-паши. Может, она и подольше бы вглядывалась в не виданное ранее зрелище, но более осторожная Михримах дернула сестру за руку, вынудив спрятаться обратно в ненадежное укрытие. Вовремя, кстати, дернула: Ибрагим-паша тоже заметил диван и уселся на него, положив руку с массивным перстнем на спинку дивана. Девочки уставились на этот перстень, словно завороженные. Но долго великий визирь усидеть на одном месте не смог и вскоре снова начал мерить беспокойными шагами комнату.
Долго удивляться и гадать, кого же ждет в этом безлюдном месте столь могущественный человек, не пришлось. По каменной кладке пола прошуршал подол платья, и сестры услышали знакомый с рождения голос:
– Что тебе нужно? Зачем звал?
Сказать, что девочки обомлели, – это ничего не сказать. Их мать, могущественная Хюррем-хасеки, встречается за пределами гарема с мужчиной? Наедине, тайно, прячась ото всех… Воистину, наступают последние дни. Скоро архангел Джабраил протрубит в свой рог и по земле хлынет волна огня, уничтожая грешников и вознося на небо праведников. Иначе не может быть, ведь нельзя же вообразить, будто мать и Ибрагим-паша замышляют заговор против султана? Или можно?