Хюррем сидела у кофейного столика – строгая и неприступная: губы поджаты, глаза глядят пристально и въедливо. Человеку, не привычному к порядкам в султанском гареме, хасеки показалась бы совсем молодой, едва ли не ровесницей тех юных невольниц, что по углам о ней шепчутся. Но Орыся родилась здесь, и воспитывали ее лучшие мастерицы своего дела, так что она не могла пропустить едва заметные паутинки морщин вокруг глаз матери, уже начавшую увядать кожу на ее шее и груди… И девушка от всего сердца, чисто и искренне пожалела Хюррем-хасеки, которая каждый день ведет бой против молодых и наглых, стремящихся завладеть сердцем султана. А еще каждый день бережет своих сыновей. Ведь там, в Манисе, сидит Мустафа, наследник престола, который убьет братьев Орыси, не задумываясь, едва взойдет на престол. Может, и не захочет убить, но убьет, ведь маячит за ним тень некогда грозной Махидевран…
– Здравствуй, – спокойно произнесла Хюррем, когда дочь грациозно поклонилась, – садись, выпей со мной кофе.
Орыся опустилась на ковер рядом с матерью. На миг показалось, что вот оно, признание – сейчас хасеки улыбнется и погладит ее по голове, как делала не раз с Михримах… Мысль промелькнула в глубине сознания – и ушла, растворилась в пропитанной жасминовым ароматом комнате, оставив после себя лишь легкое сожаление, словно послевкусие кофе на языке. Мать не станет делать того, чего не станет делать, и о чем тут говорить? Вот этот вопрос, кстати, и должен бы тревожить душу: о чем говорить-то будут?
Чашки опустели, и мать спросила без лишних предисловий:
– Скажи мне, Разия, ты уже знаешь, что Михримах выходит замуж?
Орыся кивнула, забыв, как дышать, боясь выдать себя случайным взглядом или жестом. И ладно бы себя, но ведь подвести можно было и сестру! Михримах говорила об этом браке не иначе как со слезами, а уж какими словами она называла жениха… Разумеется, когда никто не слышал.
Поэты, коих среди евнухов водилось с избытком, пытались возвеличить Рустема-пашу в глазах невесты, но то ли таланта не хватало, то ли материал для воспевания попался исключительно неблагодарный. Так что слова «мудрость» и «государственный ум» в посвященных Рустему-паше касыдах звучали куда чаще, чем «красота», «доблесть» и «благородство». А разве государственным умом очаруешь девушку? Нет конечно! Только ее отца и мать, что воистину ужасно!
– Хорошо. – Хасеки явно была удовлетворена покорным видом дочери и ее быстрым ответом, даже улыбнулась милостиво. – Тогда ты должна понимать, что и сама не можешь больше оставаться в султанском гареме.