– Выиграл? В лотерею что ли? – поддразнивающим тоном осведомилась я.
– Нет, – рассмеялся Джордан, – в карты. В покер.
– Вот это да! Повезло так повезло, – восхищенно протянула я.
Убрав с руля правую руку, он разминает пальцы. Дьявольская улыбка появляется на его губах.
– Не то слово, детка.
Детка? Ничего себе! Он что?..
Заигрывает со мной?
Нет. Исключено.
И все равно мои щеки покрылись румянцем.
Делая вид, будто его слова не возымели на меня абсолютно никакого действия, я прокашлялась.
– Ты любишь играть в карты?
– Раньше играл. – сказал, как отрезал. Во мне мгновенно взыграло любопытство.
Вообще-то, я не люблю совать нос в чужие дела. Не задаю лишних вопросов – не хочу, чтобы в ответ меня вызывали на откровенность. Но ему уже известно про Форбса, да и есть в Джордане нечто такое, что порождает во мне желание узнать о нем больше. У меня такое чувство, что я могу часами сидеть и слушать его, и мне не надоест.
– Раньше? – уточняю я.
Его пальцы неугомонно барабанят по рулевому колесу.
– Я немного увлекался азартными играми. В карты любил играть. После смерти мамы… э… мое увлечение переросло в пристрастие.
– У тебя мама умерла. – Я прижала ладонь к груди. – Боже, мне так жаль, Джордан.
Он тряхнул головой.
– Мы с тобой оба потеряли родителей. Пожалуй, в этом мы с тобой схожи.
– Лучше не иметь такой схожести, – замечаю я.
Не могу же я ему сказать, что тот день, когда умер Оливер, стал самым счастливым днем в моей жизни.
Джордан никогда не поймет.
– Да уж, – тихо отозвался он.
– От чего она умерла? Не хочешь – не отвечай.
Он качнул головой, взгляд устремлен вперед, прикован к какой-то невидимой точке.
– Рак легких. Четвертая степень. За свою жизнь не выкурила ни одной сигареты. Я был в отъезде, путешествовал с друзьями по Юго-Восточной Азии. Отец позвонил, сказал, что она заболела. Я сразу же вернулся домой. Ее прооперировали… сделали химию… не помогло.
Его плечи приподнялись от тяжелого вздоха.
– Когда она умерла, я… м-м… в общем, было тяжело. Можно сказать, жизнь превратилась в сплошной бред.
Джордан бросил на меня быстрый взгляд, полный грусти, и снова стал смотреть на дорогу.
– Потом прозвенел тревожный звоночек, и я пересмотрел свои взгляды на жизнь. И вот теперь перед тобой абсолютно другой человек, почти что ответственный. – Улыбаясь, он проводит рукой вдоль своего тела, но я вижу, что веселость его притворная.
И тогда я поняла, что он тоже надломлен. Не так, как я, но в нем определенно есть какая-то трещина. Кажется, что он несет на себе тяжелый груз вины за смерть матери.
Я повернулась в пассажирском кресле к нему лицом.